– Принимай нас пограничный ресторан! – с радостным возбуждением воскликнул Колосов, подходя к роднику. Он лег, опершись руками о корни, и припал к воде. Сделал несколько глотков и:

– Нарзан! Лед! Зубы ломит.

Сержант не отозвался на восторг капитана: он деловито вытаскивал из переметок консервные банки, хлеб, таганок и сухой спирт, чтобы разогреть завтрак и вскипятить чай. Расставив все это на траве, насыпал в торбы овса и надел их на морды коней – пусть тоже заправляются. Привычно для него это место, здесь они всегда останавливаются, когда высылаются дозором в тыл участка, к чабанам. Это когда первый раз, тогда другое дело. Но сержанту все же не совсем было понятно то, что капитан вел себя так, словно он знал здесь все. И на отвилок свернул без колебаний, и вот теперь назвал ключ пограничным рестораном. Серов капитану, что ли, сказал? Вряд ли. Тот не знает, должно быть, как именуют солдаты Студеный ключ. Не выдержал все же, спросил:

– Кто вам, товарищ капитан, про родник сказал?

– Никто. Так его называли, когда я срочную здесь проходил. Говорили тогда, что давно окрестили рестораном эту вот прелесть. Так-то, земляк.

– Вы тоже с Предуралья? – спросил Уржанцев, вовсе не удивляясь осведомленности капитана: у начальника заставы узнал.

– Рядом со Свердловском моя деревня.

Лицо сержанта заметно подобрело, не стало столь официальным. Выходит, по всем статьям «свой» гость-капитан, который приехал разбираться, как строго предупредил начальник заставы, разбираться по факту самоволки, значит, начнет непременно вникать во все мелочи и придираться, поэтому ему нужно показать все лучшее, что есть на заставе. Сержант даже хмыкнул, вспомнив тот наказ: что показывать, ловча, человеку, который солдатскую лямку от звонка до звонка тянул? Грех темнить с ним. Сержант твердо решил говорить со «своим» капитаном совершенно откровенно.

Колосов взял тем временем ломоть серого хлеба, посолил его круто и вздохнул.

– Еще бы луковицу. Прелесть.

– Вот банка с тушенкой. Вкусней. Да и сытости куда как с добром.

– Привычка, брат. Мясо в детстве мы только по большим праздникам видели, а я с пятнадцати лет в поле мужиковал. Хлеб с луком – вся еда наша. Мяса наелся только здесь, на этой вот заставе. К пайку – охотились старшина с избранными. Дичи здесь много. Тут я однажды медведя завалил. До сих пор стыдно.

– Отчего стыдно?

Колосов заметил, что сержант смотрит на него с любопытством, явно хочет узнать подробности. Впрочем, кто из пограничников откажется послушать рассказ о каком-либо случае на границе? Не найти такого. Колосов и сам всегда с удовольствием слушал такие рассказы, порой не веря, что так могло произойти, но впоследствии убеждался, что все это именно так и происходило, как рассказывали, и он сделал для себя вывод: на границе, как и на охоте, такое иной раз случается, самому потом не верится. Колосов посмотрел на часы, прикидывая, достаточно ли времени, чтобы рассказать о случае, какой с ним произошел, и чтобы поговорить еще и о Воронцове. Начал рассказ.

– В Боговых воротах это было. Не в первом наряде, что самое неприятное. Старшим уже ходил. Опытным пограничником считался. Закиров, как сейчас помню, младшим шел. Туча над головами. За фуражки цепляется. Вот-вот гроза начнется. Жутко. Легли за камень, наблюдаем и грозу ждем. Вдруг Закиров меня в бок. Шепчет: «Кто-то в щель бежал». Мы – туда. Далеко, думаю, не уйдешь. Там подъем крутой. Пробежали до конца расщелка – никого. За каждый камень заглянули – никого. Спрашиваю Закирова, не померещилось ли, но он Аллахом божится, что видел человека. Но где он тогда? Не провалился же сквозь землю.