Русский народ максимально впитывал в себя хорошее и плохое из других народов, фильтровал это десятилетиями, обогащаясь чужим опытом. «Русские – как деревья, – размышлял он, – имея свои корни в своей земле, а крона их пьёт дожди со всего света, расцветая при этом». Так и русские становились тем великим народом, которым тайно восхищался молодой человек. Эрнест, оставаясь и французом, и германцем по крови, живя в Москве, пропитался славянским духом. Тройственность его натуры (французская кровь, германская дисциплина, славянская меланхолия) забавляла и терзала его душу, щекотала нервы.

Поезд тем временем набрал скорость и нёс пассажиров по бескрайним белым просторам. Довольно скоро скрылись пригороды Москвы, и за окном лишь изредка стали мелькать чёрные пятна деревенских домов и полупрозрачные линии дорог, растворяясь в сумерках. Темнело. Эрнест ехал в купе один, но и для одиночества есть предел, как и для чувства голода. Последний раз он успел быстро позавтракать лишь яичницей с беконом да выпить чаю, которые приготовила Маруся, девушка, приходившая помогать по хозяйству в снимаемых им апартаментах на Маросейке. Завтрак был скромный, на скорую руку, и поэтому уже к шести часам вечера чувство голода стало невыносимым. Следовало также отвлечься от философских мыслей, что всё чаще донимали его в последнее время.

Эрнест вышел из купе в общий коридор и от неожиданно яркого света зажмурился. В купе было темно: зимние сумерки наступали рано, свет он не включал, предпочитая размышлять в полумраке. Но за порогом купе жизнь поезда была яркой, как свет хрустальных люстр, который резанул его глаза, привыкшие к темноте.

– Месье, вам дурно? – с тревогой в голосе и с парижским акцентом обратился к нему кондуктор в тёмно-синем френче и белых перчатках, каким-то профессиональным чутьём определив, что перед ним француз.

– Спасибо, всё хорошо, – ещё немного щурясь от яркого освещения, как сова, ответил Лакур. – Любезный, подскажите, в какой стороне вагон-ресторан?

– Через один вагон, месье. Сегодня подают великолепный десерт – шоколадный торт «Пьемонтез». Шедевр!

– Благодарю вас.

Эрнест не спеша пошёл вдоль вагона навстречу десерту. Сия сладость в исполнении парижского шеф-повара должна была помочь ему поднять настроение. Поезд покачивался из стороны в сторону, и Эрнесту, как заправскому моряку, приходилось балансировать, ступая по мягкому ковру вагона, словно по палубе корабля. Он огляделся по сторонам. Межвагонные переходы, укрытые дорогими занавесами, скрывали скрипящие стыки. Тамбуры же, напротив, были украшены дополнительными окнами, создавая иллюзию простора и обилия света. Удивительно, но навстречу ни в его вагоне, ни в следующем никто из пассажиров ему не попался. Видимо, все гости были в ресторации на рождественском ужине.

Вагон-ресторан встретил его шумом бокалов и гулом множества голосов нарядных людей. Здесь явно нельзя было впасть в одиночество, а уж за праздничным ужином и подавно. Пожалуй, этот вагон был самым красивым по отделке во всём составе «Норд-Экспресс». Лакированные столы были покрыты накрахмаленными белоснежными скатертями с вышитыми львиными вензелями компании-перевозчика. На выглаженной ткани в окружении блистающих серебряных приборов стояли идеально расставленные блюда из китайского фарфора, на каждом из которых красовался логотип компании. Удобные кресла располагались по два или четыре у столика, их сиденья и спинки были обиты новомодной жаккардовой тканью, названной так в честь изобретателя ткацкого станка Жозефа Жаккара. Ёлочные гирлянды, украшенные алыми лентами и фигурками ангелов, висели вдоль всего вагона, даря аромат елового леса и праздничное настроение всем посетителям ресторана.