Давая уроки живописи своей крестнице, Кассетт, несомненно, рассказывала ей не только о правильном построении композиции, но и внушала мысль о том, что женщина должна быть не только независимой личностью, но и творцом.

– Женщина – не ваза для цветов! – говорила она, втирая краску в холст яростными мазками. – Ты – ураган. Рисуй так, чтобы мужчины прятались под зонтами!

И всё же девушка должна была получить хорошее образование, чтобы быть самодостаточной и успешной наравне с мужчинами. Всё это формировало мировоззрение героини, и к двадцати пяти годам, а именно столько ей исполнилось в этом году, Хелен стала, как говорят, девушкой с характером, успела получить прекрасное классическое образование и развить высокохудожественный вкус. При этом она всё ещё старалась прилежно соблюдать правила приличия в обществе. Придерживаясь этих правил, ей следовало уже давно выйти замуж и вести традиционную и довольно однообразную жизнь замужней дамы, воспитывать детей и быть тенью своего супруга.

Хелен же бежала от светской скуки. Её страсть – краски, холсты, запах скипидара – всё это меркло перед мамиными «надо». Конюшня с любимым жеребцом Марселем, книги Верна под подушкой, уроки живописи у бунтарки-крёстной – вот её настоящий мир.

С самого раннего детства она мечтала о дальних странах, ей хотелось воочию увидеть то, что описывали в своих романах её любимые писатели. Как только её полотна благодаря таланту и помощи крёстной Мэри стали выставляться и продаваться в салонах, Хелен решила копить вырученные от продаж деньги на свою вторую страсть – путешествия. После того как в 1890 году она прочла книгу «Вокруг света за семьдесят два дня» журналистки Элизабет Джейн Кокрейн, пишущей под псевдонимом Нелли Блай, Хелен, окрылённая её подвигом, окончательно решила, что в её жизни будут только две страсти – живопись и путешествия.

В салонах она выставляла свои полотна под мужским псевдонимом; это существенно влияло на их продаваемость. Нелли Блай и крёстная Мэри стали теми двумя женщинами, которые сформировали её мировоззрение и вдохновили её на жизненные шаги – её целью стало повидать мир и стать независимой в мире мужчин.

И всё же парижское общество очень неохотно менялось, оно всё ещё было полно предрассудков. Родителей больше всего смущал статус старой девы, грозящий их дочери в ближайшее время. Поэтому разговоры за семейными обедами всё чаще стали сводиться к теме замужества и поиска достойной партии. Её же саму этот вопрос не волновал.

– Замуж? – язвительно фыркала она, вскинув подбородок. – Лучше напишу портрет дурака-жениха… в виде осла!

Последней каплей, переполнившей чашу терпения родителей, было то, что отец, однажды зайдя в её комнату, увидел стоявший на мольберте незаконченный холст с мужской обнажённой натурой. Он догадался, что это работа кисти его дочери. В его понимании это нарушало все нормы христианского целомудрия: недопустимо для девушки-католички рисовать обнажённые фигуры людей, а уж мужчин и подавно. Это оскорбило его как истинного христианина.

Страх поселился в мыслях родителей: они боялись, что их дочь под влиянием их родственницы Мэри Кассетт сойдёт с правильного пути и откажется от создания семьи, предпочтя карьеру. Что своим вызовом обществу дочь может опорочить имя семьи Хоган.

Однажды в октябре месье Хоган произнёс за обедом:

– Мои дорогие, скоро Рождество, и у меня для вас замечательная новость! – Он театрально развёл руками, едва заметно подмигнув жене, что, правда, не ускользнуло от Хелен. У девушки ёкнуло внутри: этот взгляд сулил недоброе. – К нам на праздник приедет семейство Боне, уважаемые месье Август и мадам Агнесса, со своим сыном Полем.