– Орлова в карцер!

Он бросил взгляд на подвывающего щуплого мужичка, прижимающего бережно, как котенка, к груди сломанную кисть руки. Из ноздрей мужичонки выползали тонкие кровавые струйки. Лицо его Дмитрию знакомо не было.

* * *

После того, как он полдня провел в карцере, металлическая дверь распахнулась, и Орлов с великим удивлением увидел как обычно помятую и кислую физиономию самого начальника ИТК – майора Синицына.

– На выход, – мрачно буркнул тот, – Побеседовать с тобой хотят…

Он машинально провел ладонью по едва отросшему «ежику» на макушке, по своему небритому лицу.

– Кто?

– Кто, кто… следователь из прокуратуры, вот кто, – неприязненно ответил Синицын, – Иди, иди… супермен.

Как ни был Дмитрий встревожен этим вызовом и предстоящей беседой со следователем, его так позабавило обращение «супермен», что он невольно улыбнулся. И тут же получил тычок под ребро от холуя в серой форме.

– Че лыбишься? Вперед! Лыбится еще…

За столом в кабинете начальника колонии сидел невысокий мужчина в прокурорском мундире, с чрезвычайно интеллигентным лицом, аккуратно причесанной седой шевелюрой и мягким, негромким голосом.

– Прошу вас, оставьте нас с Орловым наедине…

После того, как начальник колонии и нервный холуй вышли из кабинета, мужчина обратился к Орлову:

– Пожалуйста, присаживайтесь, Дмитрий Евгеньевич…

Крайне озадаченный таким вежливым обращением, он опустился на жесткий казенный стул, гадая, с чем связан это вызов? Со вчерашним… нет, уже сегодняшним событием? Не иначе… Но почему следователь прокуратуры? В высшей степени странно…

– Соловьев моя фамилия, – все так же мягко и негромко продолжал следователь, – Михаил Алексеевич. И хочу я, – раскрыл лежащее перед ним уголовное дело («Мое дело, – сердце Дмитрия совершило бешеный скачок, – Неужели помог все-таки адвокат?») Но мать в последнем письме сообщала, что все жалобы, включая в Верховный Суд, отклонены… Как же?..

– … хочу побеседовать с вами, Дмитрий Евгеньевич, – улыбка. Обаятельнейшая. Он от изумления чуть со стула не свалился. – Предварительно… перед тем, как вас переведут в следственный изолятор.

– Что? – сон это, что ли? Он тайком ущипнул себя за ляжку. Нет, больно… значит, не сон. Что же изменилось? Что?!

– По протесту, вынесенному прокурором, ваше дело направлено на дополнительное расследование, – мягко продолжал Соловьев, – Ибо… был выявлен ряд серьезных процессуальных нарушений, допущенных во время следствия… А теперь, – приветливый взгляд темных, слегка увеличенных из-за толстых стекол очков глаз, – Давайте, Дмитрий Евгеньевич, откровенно, не спеша и подробно… о том, что в действительности произошло с вами в июне прошлого года… И не стесняйтесь. Об отобранных у… гм… так называемых «потерпевших» вещах – особенно подробно. Это же произошло в вашем присутствии?

– Я… – он откашлялся и покосился на кувшин с кипяченой водой, стоящий на подоконнике, – А… попить можно?

– Можно, – легко согласился Соловьев и – еще одно чудо! – извлек из сейфа начальника колонии бутылку минеральной воды и даже относительно чистый стакан, – Пейте… Курить хотите? – по столу в направлении Дмитрия заскользила пачка «золотой» «Явы», – Курите…

Он залпом выпил стакан минералки (восхитительный вкус!)

– Все… рассказывать?

– Все, все, Дмитрий Евгеньевич, – кивнул Соловьев, – И подробно. В деталях. Не волнуйтесь, расслабьтесь… перебивать я вас не стану.

И, выложив на стол предмет (как догадался Дмитрий, диктофон) нажал клавишу…

* * *

– И фамилия дознавателя… вы не помните ее, Дмитрий Евгеньевич?

Он помотал головой. В голове шумело – ощущение было таким, словно он выпил граммов сто чистого спирта.