Свиридов кивнул, сделал пару небольших глотков кофе (надо отдать должное Валентине, сваренному отменно). В мозгу билось: «А, может, не так был Конев и неправ, упоминая о нечистом? Дьявольски осведомлен этот парень… Дьявольски!»

– И получил выпускник вуза Дмитрий Евгеньевич Орлов пять лет в колонии общего режима… И удивляет меня только одно, – Ручьёв снова холодно усмехнулся, – Что парень вообще до сих пор жив… Или его предварительно хотят заставить «испить горькую чашу до дна»? Во всяком случае, в одном я совершенно точно уверен – не выйти Орлову из колонии… своими ногами. Даже по отбытии всего срока.

– Но… так ли это неизбежно? – слегка подсевшим голосом спросил он, – Неужели ничего нельзя предпринять?

Ручьёв вернулся за стол, вполне непринужденно развалился в рабочем кресле, взял в руки чашечку с кофе, куда был добавлен ломтик лимона (выходит, не только Ника любит кофе с лимоном).

– Неизбежна только смерть, уважаемый Игорь Генрихович, – мягко сказал Ручьёв, – Но когда и где она поджидает каждого из нас, не знает никто. Даже тот, кто уверен, что знает…

Но вначале я хочу, чтобы вы откровенно сказали мне – вам-то что за интерес принимать участие в судьбе этого неудачника Орлова? – сощурился, – Только на сей раз вы не отделаетесь, как при разговоре с глубоко уважаемым мной адвокатом Коневым, общими фразами о том, что Орлов в свое время помог вашей дочери-красавице, а вы, мол, привыкли отдавать долги… – он подался вперед, не отводя тяжелого взгляда своих пронзительных темно-серых глаз с лица Свиридова, – Ибо то, о чем вы хотите просить меня, Игорь Генрихович, чревато, ибо по сути дела, мне придется заняться шантажом… – Ручьёв снова откинулся на спинку кресла и безмятежно улыбнулся, – Как видите, я привык называть вещи своими именами. По крайней мере, когда имею дело с человеком, равным мне – по интеллекту и умению выживать. Вас это коробит? Простите, господин Свиридов, но что скрывать? Мы с вами оба хищники… может, не одной породы, но тем не менее… Итак? Что именно сделал для вас или вашей дочери Орлов? Когда он это сделал? И как вы его отблагодарили? Я слушаю.

Он усмехнулся.

– Это уже вторжение в мою личную жизнь, Сергей Александрович… Но раз вы хотите, чтобы я играл по вашим правилам…

– Это вы хотите, чтобы я играл на вашей стороне, – мягко возразил Ручьёв, – А может, вам просто кажется, что вы этому Орлову что-то должны? Может, ничего вы ему не должны? Может, вы уже с ним расплатились сполна? Поймите, дорогой мой, рискую-то я, а не вы. Ваше имя вообще не будет мной упомянуто, если я действительно возьмусь за это дело… а, взявшись за него, в свою очередь возьму за горло наглого хапугу и взяточника Боровикова, а, возможно, даже наверняка, не его одного…

Полетят головы, Игорь Генрихович, начнутся поиски «козла отпущения», которым, вероятно, будет избран следователь, занимавшийся делом Орлова… хотя он, скажем откровенно, наименее виноват, ибо лишь исполнял приказ начальства… а заодно и прокурор (тот, заметим, виноват больше, ибо прокуратура в нашем государстве — орган независимый, по крайней мере на бумаге), представитель обвинения в суде… Возможно, о происходящем пронюхают вездесущие, как крысы, журналюги, простите за грубость… Улавливаете, какой может произойти скандал? Так надо вам это?

Он помотал головой.

– Все так, я согласен. Но хуже будет, если погибнет человек, ни в чем не повинный, а я буду знать, что мог его спасти… однако, не спас.

Ручьёв поморщился.

– Ну что за достоевщина, что за, простите, донкихотство, Игорь Генрихович… Абсолютно невинны лишь младенцы в возрасте до одного года… Невиновных не бывает, все это идеализм, человек грешен… Тот же ваш Орлов – в конце концов, по его вине погиб человек, не так?