– Рикки – придурок. А Марко – тупоголовый подпевала, – пробурчала я, пока мы спускались со ступенек на скользкую улицу. Тео выпустил дым из ноздрей и хмыкнул.

– Но они правы. Оба правы, – сказал Тео, и мои брови взлетели вверх, – я не знаю, как воспримут новый альбом, не знаю, успешный ли будет тур. Ты знала, что группы не зарабатывают на турах ни копейки? Это всего лишь очень дорогое промо для альбома.

Я шла немного впереди, осторожно шагая по обледеневшему тротуару в сторону последнего открытого в Рождество магазина в районе, прямо рядом с «Цветами Алесси».

– Но тебе не нужно волноваться. Я никогда не оплачивал твои услуги из бюджета группы. Ты – моя личная прихоть, – усмехнулся Тео. Я не видела его лица, но спиной ощущала его ухмылку. Личная прихоть. Но для чего? Любая дурочка могла бегать по городу и искать его сраные дымчатые пуговицы для рубашек. Приносить ему сигареты и тайский чай по вторникам вечером. Я ничего не говорила, только переставляла ноги и надеялась, что его личная прихоть сможет рассчитывать на работу после тура.

Через дорогу замаячила мигающая зеленая вывеска цветочного магазина родителей и я ускорила шаг, перебегая через пустую дорогу. Мне не нравился этот разговор. Не нравилось то, что Тео не ругается на Рикки и Марко, а даже соглашается с ними. Как будто он уже заранее сдался и подписал «Ноуздайв» смертный приговор. Но они справляются без лейбла! Они такие талантливые. Лишить мир Лии, Тео, Хантера, Нила – преступление. Я хотела высказать ему все, что думаю, взять его за плечи и потрясти, чтобы он перестал напряженно молчать и поверил, наконец, в себя и людей, с которыми он работает. По-настоящему поверил, а не для показухи. Шаги за мной затихли. Я обернулась и увидела Тео, стоящего прямо под вывеской с задранной вверх головой. Зеленая вывеска ему подмигнула. Видимо, придется опять светодиоды менять.

– И давно твои родители открыли магазин? – спросил Тео, все еще глядя на вывеску.

– 17 лет назад. Дела идут так себе. Мама с папой отказываются регистрироваться в доставках, вкладываться в рекламу, у них даже кассовый аппарат из прошлого века, – пожаловалась я, чувствуя внезапный прилив раздражения по отношению к «Цветам Алесси», – магазин должен был стать моим наследством, но скорее всего, наследством станут долги за него. В общем, не бизнес, а финансовая черная дыра.

Тео меня как будто не слушал, а смотрел на мигающую вывеску с почти тем же благоговением, с которым он смотрел на запонки, которые ему подарили мои родители. Наконец он повернул ко мне голову.

– Подойди, – голос у него снова был тихий. Я повиновалась и подошла ближе к своему боссу. Тео взял меня за плечи и поставил под вывеской магазина, а потом достал из кармана квадратную бирюзовую коробочку. Даже я знала, что это – «Тиффани».

– Твой подарок, – сказал Тео, пока я разглядывала коробочку и пыталась вспомнить, сколько нулей было у самого дешевого украшения «Тиффани». Стало дурно. Я открыла коробочку, в бархатных недрах которой лежали серьги из серебра в виде листочков с изумрудами. Абсолютно в моем стиле, вещь, которую я бы обязательно купила себе, если бы могла позволить. Глаза защипало, и не от ветра, а от того, насколько ему было на меня не наплевать. Он мог бы подарить мне что угодно, но зная его… Он подбирал этот подарок, смотрел на те украшения, которые я надевала, пытался понять, что мне понравится. Я тут же принялась снимать дешевые серьги из серебристого металла, которые надела сегодня утром. Руки тряслись и я путалась в собственном шарфе, а Тео с улыбкой наблюдал за мной, подсвеченный мигающей вывеской. Он цокнул языком и забрал у меня коробку, его прохладные пальцы заправили непослушные пряди волос мне за уши, и он защелкнул сережки на мочках. Несмотря на то, что пальцы у него были прохладные, как и сережки, уши у меня беспощадно горели.