Падение к тебе Далия Линд

Самый синий цвет, который я когда-либо видела, не был цветом безоблачного неба Лос-Анджелеса. И даже не цветом озера, который мы с родителями нашли в лесах на севере штата Нью-Йорк, когда мне было семь. Самый синий цвет – глаза Тео Салливана.

Даже посреди гаражной распродажи1, под палящим калифорнийским солнцем, на выцветшем и видавшем виды плакате, эти глаза сияли невероятно ярко. Лазурный, небесно-голубой, лазурит – я никогда не могла подобрать точный оттенок. Его глаза постоянно менялись. Темно-синие, как глубокие воды, когда он был сердит или возбужден. Светлые, почти пастельные, небесно-голубые, когда он был счастлив или взволнован. Жаль, что за время, проведенное вместе, я видела этот небесно-голубой оттенок слишком редко.

Я стояла посреди горы вещей, уставившись на постер, который висел передо мной. Ноги будто приросли к полу. Сердце бешено колотилось. На лбу выступили капли пота. Он всегда находил способ забраться мне под кожу. Чертов Тео. Женщина слева от меня торговалась с продавщицей за кружку ценой в два доллара. Ребенок справа копался в огромной картонной коробке с мягкими игрушками и хихикал, разглядывая медвежонка с отсутствующим глазом. Парень позади меня поднимал гантели и демонстрировал блестящие от пота мускулы. Все это исчезло из моего поля зрения, пока я играла в гляделки с Тео. Он побеждал, как и всегда.

– Ты фанатка «Ноуздайв»2? – Голос вырвал меня из мыслей, и я наконец отвела взгляд от лица Тео. Продавщица избавилась от торгующейся женщины, и по широкой улыбке покупательницы было понятно, что та все-таки сбила цену кружки минимум наполовину. Я пожала плечами, не зная, как ответить. Была ли я их фанаткой? Или просто человеком, который потерял год своей жизни, работая на них?

– Не совсем, – тихо ответила я, снова посмотрев на постер.

– Я была огромной фанаткой Лии, даже покрасилась в блондинку и сделала розовую прядь, как у нее, – рассмеялась продавщица. Я посмотрела на ее черные волосы и улыбнулась. Лия действительно вдохновила целое поколение девчонок стать блондинками, даже ценой их волос. Я снова посмотрела на красивую блондинку на постере – ее ладонь лежала на груди Тео, а сама она наклонилась к нему, словно шепча на ухо. Лия была самой красивой женщиной, которую я когда-либо встречала, и, вероятно, самой красивой, которую я когда-либо встречу.

– А еще я была без ума от Нила. Пока не поняла, что он – тот еще фрукт.

Я перевела взгляд на высокого рыжего парня на постере, у которого из кармана торчали барабанные палочки. Даже здесь он выглядел так, как будто с трудом сдерживает улыбку. Наверное, на него кричали, чтобы он перестал лыбиться и был серьезным хотя бы минуту. Возможно, это была я. Обычно это была я. Я уже и не помню эту фотосессию – со временем все они слились в моей памяти.

– Думаю, Хантер здесь выглядит лучше всех, – сказала я, вызвав улыбку у продавщицы. Мы обе уставились на симпатичного молодого человека, сидящего на полу и погруженного в свои мысли. Черные кудри спадали на лицо, смягчая резкие черты. Он тогда был очень худым.

– Не Тео? Разве не он был предметом всеобщего обожания? – спросила продавщица, будто пытаясь вспомнить. – Или это был Хантер?

– Нет, это был Тео, – автоматически ответила я. Продавщица рассмеялась, а я отвернулась от постера, притворившись увлеченной кособокой керамической вазой на ее столе.

– Забирай постер. Отдам бесплатно, раз уж ты тоже фанатка, – тепло сказала продавщица.

– Мне не нужно, – покачала я головой, крутя вазу в руках.

Продавщица сняла постер со стены гаража, свернула его в рулон и протянула мне. Я уставилась на нее, сжимая керамическую вазу в руке.

– Правда, я не фанатка.

– Просто возьми, Эмеральд, – с мягкой улыбкой сказала продавщица, и у меня от удивления расширились глаза.

– Откуда вы знаете мое имя?

– Я же говорила, я была их фанаткой. Следила за ними. Все знали ассистентку Тео.

Ассистентка Тео… Будто это было в другой жизни, хотя прошло всего пять лет. Я нерешительно протянула руку, и продавщица вложила свернутый постер мне в ладонь.

– Как думаешь, они когда-нибудь снова соберутся? – спросила она с надеждой в глазах.

Я вздохнула, подбирая ответ и запихивая свернутый постер в рюкзак.

– Маловероятно, – ответила я. Группа ушла в крутое пике много лет назад. Как и мы с Тео. Иногда все это кажется сном, как будто это все было не со мной.

***

– Ну все, я в полной заднице. Нет, не просто в заднице – королевски облажалась. Мне больше никогда не найти работу в этом городе. Единственный способ здесь устроиться – это отрастить бороду и сменить имя на что-нибудь нелепое, например, «Оливер», – я откинулась на спинку стула напротив моего университетского друга Оливера. Он фыркнул на последней фразе, и кофе, который он пил, пошел у него носом. Нам было по 22, мы оба год как закончили Бруклинский колледж и стали бакалаврами журналистики.

Оливер работал репортером в «Нью-Йорк Таймс», а меня только что уволили со второй в жизни работы – подросткового онлайн-журнала «Габбер». Да, «Пулитцера»3 не заработаешь, но платили они прекрасно. Оливер вытер лицо салфеткой, поставил чашку на стол и посмотрел на меня с недоумением. Мы сидели в кофейне на Манхэттене, и Оливер был единственным человеком, с кем я могла поговорить и единственным другом, который у меня остался после этой заварушки.

– Ты, блин, слышишь себя вообще? Ну не перегибай. Что ты там натворила? – отмахнулся он. – Я поговорил со своим шефом, и он мне сказал, что в «Хэндс-офф» появилось новое имя. Эмеральд Алесси. «Не нанимать, даже не рассматривать». Представляешь мою рожу, когда я это услышал?

Я стиснула зубы и отвела взгляд. Я не собиралась ему рассказывать. Вообще никому не собиралась рассказывать, потому что знала: никто не поверит. Я уже пыталась объяснить все своей лучшей подруге Анжеле, коллеге из «Габбера». Сначала Анжела, вроде как, меня поняла, но как только я рассказала ей подробности, ее отношение очень резко изменилось. А теперь мое имя красовалось в «Хэндс-офф» – по сути, это был журналистский карьерный суицид.

«Хэндс-офф» – еженедельная рассылка для журналистов, что-то вроде сплетника индустрии. Кто с кем спит, кто у кого украл материал, с кем работать, а от кого держаться подальше. И вот теперь там мое имя. А рядом – большими красными буквами: «НЕ НАНИМАТЬ». Я застонала и спрятала лицо в руках. Все кончено.

– Это неважно. Все это вообще не имеет значения, – пробормотала я. – Я уеду в Небраску и буду пасти коров. Мне пришлось вернуться к родителям! Представь, как я себя чувствовала, когда они так обрадовались. Я застряла в Бэй-Ридже4 без единого шанса найти работу.

Я вертела в руках бумажный стаканчик. Последние десять долларов я потратила на этот переоцененный нью-йоркский кофейный мусор.

– Если ты закончила хандрить, у меня есть решение, – сказал Оливер с нахальной ухмылкой.

Я выпрямилась и настороженно посмотрела на него:

– Какое еще решение? Ты можешь устроить меня к себе?

Оливер покачал головой:

– Мой босс читает «Хэндс-офф» так, будто это гребаная Библия. Без шансов. Но я знаю про одну очень классную работенку. Даже сам думал податься, но, видимо, надо было родиться с сиськами.

– Нет, я не пойду в вебкам, – отрезала я, разочарованно съежившись.

– Да не вебкам, тупица. Помнишь моего кузена Нила? Высокий, рыжий, самоуверенный.

– Да, барабанщик в претенциозной инди-группе… Как там ее? «Плэйнкрэш»5?

– Почти. «Ноуздайв».

– Ага, «Ноуздайв». И что?

– Их лидер ищет ассистентку. Они недавно открыли свой собственный лейбл и собираются выпускать музыку самостоятельно. Этот парень там главный. У него по двадцать встреч в день, и, по словам Нила, он сходит с ума.

– Окей… Тогда почему он не захотел нанять тебя?

– Нил говорит, что он ищет исключительно девушку. Считает, что с девчонками проще работать. Что они сфокусированы на цели, как лазерная указка. Не будут лапать его любимых группи. Я не особо вникал, но знаю, что платят там десять тысяч в месяц.

– Десять тысяч? – еще немного, и моя челюсть стукнулась бы об деревянную столешницу.

– Да.

– Десять тысяч? Баксов?

– Да, Эм! Десять тысяч бенджаминов, – Оливер засмеялся и достал из кармана мобильник, – Или сколько там в бенджаминах получается… Каждый месяц.

– Так, давай номер этого Тео. Кого вообще волнует, если он решит меня трахнуть? Десять тысяч…

***

Я стояла перед красивым таунхаусом6 в Бруклине, который, судя по всему, стоил миллионы долларов. Тяжелая деревянная дверь открылась, и передо мной появился человек, которого я никогда не могла бы представить существующим в реальности. Высокий мужчина с прямыми и длинными черными волосами пристально смотрел на меня. Он был невообразимо красив. Прямой нос с едва заметной горбинкой, тонкие губы, четкая, чуть заостренная линия подбородка. А глаза… Глаза цвета безупречно чистого бассейна, светло-голубые и словно сверлящие насквозь.

Я подавила желание прищуриться, все-таки выдержав его пристальный взгляд, и широко улыбнулась. Его лицо не дрогнуло.

– Эмеральд Алесси. Я на собеседование к мистеру Салливану, – произнесла я чуть более высоким голосом, чем обычно. Нервы. Конечно, таких красивых людей я видела разве что в фильмах или в социальных сетях.

– Просто Тео. Проходи.