Над письменным столом висел карандашный портрет Оли, его новой знакомой. Рисовать Роман не умел, хотя мечтал научиться, как и многие разносторонние натуры. Всякий художник сделает более-менее похожий набросок, а у Муренина и этого не получалось. Он умел срисовывать по клеточкам, но фотографии Оли, чтобы перевести изображение, у Муренина пока не было. Так что узнать её по рисунку при всём желании оказывалось невозможно. Но он-то знал, что на рисунке Оля.

Какая разница, в каком стиле нарисовано и похоже ли на оригинал, когда и так знаешь, кто изображён?

Это может быть вообще чистый лист в рамке. Ведь большую часть жизни мы фантазируем. Придумываем себе достоверность.

По рисунку нельзя было определить, блондинка Оля или брюнетка. И глаз у неё на самом деле было как у всех – два, а не как на картинке. А цвет колебался между голубым и серым; его иногда называют стальным, подразумевая холодность и злобность. Существуют такие определения, происходящие от названий химических элементов.

Этими словами подчёркивается, что хороший человек и металл – явления противоположные.

Опять же, свинцовые тучи, железные нервы. Ну и что, что глаза стального цвета, если они красивые?! Красивее стальных только зелёные.

Кроме того, бюст у неё, в сравнении с изображённым на рисунке, лишь намечался. Хотя то, что на абстрактной картинке можно было принять за грудь, вряд ли ею являлось. Скорее всего, это траектории движения электронов в атоме или орбиты спутников вокруг планеты с ещё не придуманным названием. Наверное, предполагалось, что девушка почему-то окружена враждебными стихиями, от которых Муренин её защитит.

На самом деле Муренину нравилось, когда грудь вот такая, небольшая. Правда, в советских книгах по сексологии, которые он в детстве и подростковом возрасте находил у тётки в шкафу между глажеными простынями, когда рылся в поисках конфет, а потом и мелких денег, и прочитывал целиком, краснея, прислушиваясь к шагам на лестнице и звуку ключа во входной двери; так вот, в этих книгах говорилось, что любовь мужчин к женской небольшой груди происходит от скрытой испорченности. Он внимательно вглядывался в себя, но порочности не замечал.

Над столом висело несколько карандашных портретов, срисованных с картин и фотографий. Кроме того, несколько портретируемых, наиболее ему близких и симпатичных, были изображены в свободной форме, не абстрактной – её он не очень понимал – а именно смутной. Сам он, конечно, знал, кто где изображен. А вот редкие гости, рассматривавшие картинки перед совместной выпивкой, или родственники, появляющиеся после долгого отсутствия, узнать персонажей не могли. Даже самих себя. На портретах в свободном стиле, например, были его мать и писатель Ремизов. Муренин никому не признавался, кто это. Мать приезжала раз в год и каждый раз подозрительно всматривалась в рисунки над письменным столом сына. Случайный же гость, если бросал на картинки взгляд, опасливо его отводил.

Муренин поднялся из-за компьютера и, потягиваясь, подошёл к книжному шкафу – самодельному монстру из труб и досок, правда, покрытых хорошим мебельным лаком. Шкаф высотой до самого потолка, шириной от стены до стены вмещал по три ряда книг на каждой полке и стоял здесь ещё со времён молодости бабушки с дедушкой.

На полке повыше размещался только один ряд книг, их было видно в глубине. Остальное пространство занимали музыкальные пластинки – от древних шеллачных до дисков фирмы «Мелодия». Кроме того, там лежали более поздние звуковые носители. Стопки укрыты суровой старинной коричневой бумагой с небольшим слоем пыли. Большинство пластинок уже не на чем слушать. В доме нет ни граммофона, ни проигрывателя, но рука не поднимается их выкинуть – всё-таки история и воспоминания.