Техник вошел, автоматически пригнув голову с привычной сутулостью для человека его роста, хотя дверной проем высотой в два метра десять сантиметров явно позволял пройти и без этого. Правая рука механически крутила портативный сканер – продолговатый черный прибор, собранный из деталей пяти разных устройств. Этот гибридный монстр был его верным спутником, никогда не покидающим ладонь. Даже сейчас, когда он остановился посреди комнаты, пальцы продолжали перебирать кнопки, будто ведя с ним беззвучный диалог. Его медленный, оценивающий взгляд обвел присутствующих, в долю секунды считав с каждого несвойственные детали в поведении: непривычную скованность в позе командира, дрожащие пальцы Поли, нервозность Виктории, молчаливость Рика. А затем его глаза – обычно холодные, как экраны мертвых мониторов – уставились на меня. И в них, сквозь привычную отрешенность, пробилось что-то новое: не страх, не тревога, а… понимание. Будто он только что собрал сложную схему в уме, и увидел, где кроется сбой.

– Открывашка, – коротко бросил Шеф, кивнув в сторону столика, где лежал прибор. Голос командира звучал ровно, но Леший, знавший его десять лет, уловил ту самую ноту, которая появлялась только в самых худших сценариях.

Техник молча подошел и опустился на корточки с грацией большого хищника. Рука привычно потянулась к прибору, но вдруг замерла в сантиметре от поверхности. Казалось, даже воздух вокруг устройства был другим.

Сканер Лешего издал серию тревожных писков. Дисплей, обычно показывающий ровные зеленые линии, вспыхнул желтым, затем перешел в пульсирующий красный. Техник не шелохнулся, но я видел, как его зрачки резко сузились – реакция, которую у него мог вызвать только серьезный сбой.

– Неисправность? – спросил Шеф, хотя по тону было ясно: он уже знал ответ.

Леший медленно покачал головой. Его пальцы двигались с нехарактерной осторожностью, будто имели дело не с техникой, а с чем-то живым и опасным. Он перевернул устройство, и тихо цокнул языком.

– Не то… – его голос звучал приглушенно, будто через вату…

Сканер продолжал тихо потрескивать, его экран теперь показывал странные импульсы – не аппаратные сбои, а что-то другое. Что-то чужое.

Леший вдруг резко поднял голову, и посмотрел прямо на меня. В его глазах не было страха или осуждения – только холодный, безжалостный анализ:

– После возвращения «оттуда» кто прикасался к прибору?

– Не знаю, я был без сознания.

Поля вскинула голову:

– Я снимала Открывашку с Пермикова… Потом, кажется, передала Вике… не помню…

– Да, – спохватилась та. – Но мне надо было осмотреть Андрея, поэтому я перекинула прибор Рику, а он…

– … положил на тумбу, – закончил фразу стрелок, под взглядом Лешего уже понимая, что зря вообще что-либо брал в руки.

С каждой произнесенной фразой, техник кривился все больше. Будто мы все были группой нашкодивших детей, сотворивших нечто такое, что теперь неизвестно, как вообще расхлебывать.

– Насколько все плохо, Ваня? – глухо спросил Стержень, и мне показалось, что каждый из нас в этот момент впервые узнал настоящее имя техника. Во всяком случае, я так точно.

– Скажу после диагностики. Но одно могу сообщить уже сейчас: вы все, – он обвел нас взглядом, – помечены…

Молчание.

– … и я теперь тоже, – добавил он, разворачиваясь к выходу.

Но в дверях он на мгновение остановился и, не оборачиваясь, бросил:

– Неделя. Если повезёт.

Его шаги быстро затихли в коридоре. Но эти слова повисли в воздухе, гораздо более страшные, чем, если бы, он начал кричать.

Леший никогда не говорил лишнего. И если он сказал "неделя" – значит, на самом деле есть только пара дней. И не на диагностику. А до момента, когда нас найдут.