Шеф стоял у стены, его мощный силуэт нависал над картой секторов, заслоняя часть помеченных красным зон. Его пальцы привычным движением нашли на поясе рацию, которую он всегда носил с собой.

Щелчок включения прозвучал неестественно громко в этой тишине.

– Леший! В медпункт. Немедленно!

Рация хрипло фыркнула в ответ – знакомый, почти родной звук искаженного сигнала. Затем – пауза. Ровно три секунды. Столько, сколько требовалось Лешему, чтобы оторваться от своих схем, снять увеличительные линзы и переключиться на новый приказ. Время в Лиге тянулось по-иному. В сутках было 20 часов, каждый час – «клайс» – 100 минут, 1 секунда – «финька», но я по-прежнему ориентировался земными обозначениями. Ничего не мог с собой поделать.

– Иду.

Никаких вопросов. Ни попыток уточнить детали. Леший никогда не тратил слов попусту. Его голос, как всегда, был ровным, лишенным каких-либо эмоций – только холодная готовность выполнить задачу. И в этом была странная надежность… и одновременно что-то леденящее.

Я заметил, как Рик слегка подался вперед, его плечи напряглись, когда эфир снова замолчал. Он не любил неопределенности. Вика, не отрывая взгляда от его ладоней, снова провела по ним спиртовой салфеткой. Там уже не осталось ни крови, ни следов боя – только тонкие розовые полоски затягивающихся царапин. Но ее пальцы двигались автоматически, с каким-то почти болезненным упорством, будто это механическое действие могло удержать реальность от распада.

Поля сидела на краю моей койки, нервно теребя край одноразовой клеенки, покрывающей матрас. Каждый раз, когда ее взгляд скользил в мою сторону, я видел, как ее губы сжимаются чуть сильнее, словно она изо всех сил старается не сказать чего-то, что уже вертится на языке.

И тут я не выдержал:

– Может, уже прекратите, а?

– Прекратить что? – Поля непонимающе подняла взгляд, но пальцы её так и не отпустили клеёнку.

– Так смотрите на меня, будто я уже умер, и осталось только закопать! – я резко дернул головой в её сторону, и боль тут же прострелила шею. Зашипел, но не отступил.

– Ну да, конечно! – Вика резко швырнула использованную салфетку в урну. – А как ещё на тебя смотреть? Ты же сам видел, что там было! Мы все видели!

Голос её дрогнул, но она тут же закусила губу, будто злилась на себя за эту слабину.

– Видел, – я протёр ладонью лицо. – Но я же тут, жив, вроде. Можете не хоронить.

– Пока что, – Рик мрачно буркнул со своего места. Он сидел, сцепив руки, локти на коленях, и не поднимал глаз. – Пока что жив. Но ты же знаешь, как это бывает. Сначала ничего, а потом…

– А потом – хлоп, и ты уже размазан по стенке этими вашими Пустотниками? – я усмехнулся, но вышло криво. – Спасибо, пояснил!

– Да заткнитесь вы оба! – Поля вдруг вскочила, и её голос сорвался на визг. – Ты, Пермяков, как будто не понимаешь! Мы не знаем, что с тобой теперь будет! Никто не знает! А ты… ты просто…

Она не договорила. Потому что в этот момент шеф развернулся от стены, и его тень накрыла всех нас разом.

– ХВАТИТ! – Его голос ударил, как обух по наковальне. Он не кричал. Он рубил слова, как топором. – Вы тут что, последние крохи разума друг у друга выцарапать решили?

Тишина.

Вика замерла, сжимая в кулаке смятую салфетку. Рик резко вдохнул, будто его окатили ледяной водой. Поля разжала пальцы – на клеёнке остались белые от напряжения отпечатки.

А я…

Я решил заткнуться, и молчать. Молча оно как-то легче…

***

Ровно через четыре минуты дверь медпункта открылась без стука. Леший всегда появлялся с хронометрической точностью – ни секундой раньше, ни секундой позже расчетного времени. Для человека, проводившего дни напролет в хаосе проводов и микросхем, у него была почти патологическая пунктуальность.