– Нагрянула, как из дальних странствий, – говорит Зойка. – Попробовала санитаркой в больнице номер пятнадцать. Полы подтирать и судна́ выносить… Я ей: осваивай машинку. Какой-никакой хлеб. Я вон с высшим образованием, а колошмачу. Заочницей была и работала в деканате. Эх, и радовалась, кого выгоняли за неуспеваемость: сама-то тянулась на последних силах ради диплома! Фыркает дура: «Пишмашинка – область преданий». Хорошо, давай на компьютер. Походила-походила на курсы – не по ней. Устроилась продавщицей в комиссионку. И какие-то юбки у них там пропали, всем оплатить. Ага, как же, станет она из своего кармана! Прихватила, сучка, полторы тыщи из кассы и хвост трубой… Ну, милиция на дом, по обличью татарин, извините за выражение… Сунула на лапу. Спасибо, дела не завел.

– А зять что же?

– Долго не задержался, следом прикатил. Нальется и на ногах не стоит… От ворот поворот! Пребывает ныне в местах, где-то столь отдаленных. Гены дают о себе знать! Брата насмерть пырнули в драке, и этому срок за участие в убийстве бомжа. Вот такая история жизни, деички. А хотелось кому-то быть не пеной, а лодочкой…

Подружек у Зойки никогда не было и нет. Нет их, конечно, и среди ее слушательниц – велика дистанция, интерес к ней из вежливости, снисходительный. Зойка каждую «насквозь видит», знает, что иначе как «Зойкиной квартирой» меж собой не называют. Что уничижается, болтая, в голову не приходит, да и сама говорит «ее все списали». Однако вовсе не простодушна, как на первый взгляд, всегда начеку, чуяние подвоха со стороны у Зойки звериное, другому же способу расположить к себе, как не «подавить на жалость», жизнь Зойку не научила.

Зарплата у Зойки мизер, и если завбюро, под началом которой их трое, обойдет милостью (а это – как заслужишь), не выбьет «вверху» прибавку правдами-неправдами, – Зойке точно не прожить. С некоторых пор получает под тысячу. Задумка была на единовременную прибавку: получи на бедность и спасибо скажи. Но как-то само собой покатилось из месяца в месяц… Опамятовались: «Не по закону. Урезать придется!» – «Себя урежьте!» – И как ощерилась, какие зубки остренькие показала! Всем она Зойка, «бутылочница» мелочовая… А в метро нелюди – нет бы пропускать тетку в годах!

Теперь Зойка из кожи вон, «замазывает» и перед начальницей те самые зубки:

– Алексанванна, а Алексанванна, а научное это слово как писать? А вы вчера в кроссворде отгадали! Сильный ураган ветра – буря и выходила.

Или:

– Алексанванна, нынче на остановке сколезь, как на катке. Давайте вместе с работы – в четыре-то ноги устоим!

Алексанванна, Алексанванна…

А ее: «Зойка». Больше никак.

Но стоит начальнице за порог, делает ей рожу:

– Ишь, «Зойка». Я тебе не Зойка, а Зоя Сергеевна.

– А ты поставь себя на высоту, – советуют.

– А дай, думаю, промолчу.

Алексанванна самодурка. Как любой начальник при скромном уме, возражений не терпит. Самой молоденькой особенно попадает – за то, что «умницей себя выставляет», вон и из отделов только к ней да к ней. Алексанванна смириться не в состоянии, объявляет молоденькой бойкот.

И забегают теперь лишь «на два-три словечка», когда начальница отбудет в Зойкином сопровождении «побаловаться» сигареткой.

– А знаете, они ведь похожи!

И разыгрывается сценка: шествующая Алексанванна и бегающая вокруг Зойка с зажженной спичкой. Меняют местами: Алек-санванна семенит на полусогнутых и попискивает «ты начальник – я дурак»…

Нет, не очень получается.

Вообразить Зойку не Зойкой, чтоб Алексанванна у нее на «ты» и «деичка»? В кровушке, в костях, в «недрах» Зойкиных российское вековое холопство. Какое там – «на все свое мнение»! Помалкивает, где ее «мнение» ни в грош!