А м е т и с т о в. Ведьма! Настоящая ведьма Наташка. Гляди, как оскалилась.

Х л у д о в (отстраняется от пледа). Зачем вы так? Для чего все это?! Наваждение.

П е р в а я (Наташе). Оставьте нас, пожалуйста.

А м е т и с т о в. Иди, Наташка, на кухню! Как понадобишься – крикнем.

Наташа задерживает руку на плече Хлудова, но отстраняется, делает книксен и уходит, грациозно покачивая бедрами.

П е р в а я. Доктор, что с генералом? На нем лица нет.

Т у р б и н (подходит к Хлудову, раздвигает зрачки, берет за руку, проверяет пульс). Сифилисом не болен. Жить будет. Ближайшие несколько часов – точно! (Хлудову). Генерал, возьмите себя в руки.

А м е т и с т о в (Первой). Такие губители живучи, да-с. Их психологическими этюдами в могилу не вгонишь. (Подходит к Хлудову накрывает его пледом, подтыкает со всех сторон.) Как себя чувствуете, Роман Валерьянович. Чаек не обжигает? Может, лучше с блюдечка? Или подуть? Я могу!

Х л у д о в. Ох, я болен, как я болен…

Хлудов начинает тихонько подвывать, но тут с громким криком «Изловить!!!», дзинькая звонком велосипеда, по сцене из кулисы в кулису проносится Бездомный.

П е р в а я. Чур тебя, псих проклятый! Нет уж, доктор, достаточно! Извольте заняться Ванечкой! Иначе в следующий раз меня кондратий хватит.

А м е т и с т о в (отдувается, ошарашенно хмыкает). Это ж ни в какие ворота не лезет, ей-богу. Подлец ваш Ванечка! По нему смирительная рубаха плачет!

Х л у д о в (приходит в себя). К стенке его! И всей маеты.

Т у р б и н. Гляди-ка, очнулся генерал – и опять за свое!

А м е т и с т о в. Нет, доктор! Очень дельное предложение, поддерживаю их высокопревосходительство! Да-с! Ванечку к стенке, велосипед отдать детям. Пионерам или беспризорникам.

П е р в а я (Аметистову). Какие в двадцать первом веке пионеры? Одни беспризорники! (Хлудову.) Полегчало, генерал? Как вы себя чувствуете?

Х л у д о в. Как в дни исхода белых из России. Я всегда так себя чувствую. Понимаете? Тараканьи бега. Спичкой чирк – они в разные стороны. (Горько.) Вот и я бегу! Каждый день, каждый час, каждую минуту. А все Булгаков! Удружил так удружил.

А м е т и с т о в. Беда! Жаль мужика, хоть и вешатель. Бег – страшное дело. Мне ли не знать? Я ведь и сам то бегу, то убегаю.

П е р в а я (с усмешкой). Не прибедняйтесь, Роман Валерьянович, ведь и вы не промах! Ответили нашему создателю око за око. Являлись ему во снах, мучили кошмарами. Можно сказать, сводили с ума!

Х л у д о в (истово). Не по своей воле являлся, не по своей воле мучил. Его собственное подсознание меня вызывало. Совесть Булгакова терзала!

Т у р б и н (Хлудову). Да будет вам! Признайтесь: в охотку являлись, в охотку мучили!

Х л у д о в (вздыхает). Не противился, мстил. Уж очень я ополчился на Михаила Афанасьевича.

П е р в а я. А может, напрасно, генерал?

А м е т и с т о в. Конечно, зря. Мне вот Мишель из «Зойкиной квартиры» позволил сбежать, уберег, касатик.

П е р в а я (кивает на Турбина). А доктора на Дон не пустил, где либо смерть, либо чужбина.

Т у р б и н. Согласен. Так что напрасно, ваше высокопревосходительство, вы взъелись на нашего создателя, напрасно ополчились. Сами же говорили, что цензоры велели уточнять ваш «Бег». Сколько раз Булгаков переписывал пьесу?

Х л у д о в. Много. Но и уточнять можно по-разному. Все от контекста зависит. Меня же он совсем дураком сделал. Посмешищем!

П е р в а я (смеется). Например, генерал возвращался в Россию из-за угрызений совести.

А м е т и с т о в. Бред! Не такой человек Роман Валерьянович, чтобы о таком пустяке, как совесть, беспокоиться.

Х л у д о в (Аметистову). Спасибо, голубчик.