…Я хмыкнул – как старательно выговаривал Бакастов своё «Александр Викторович».

С подходцем всё у него, с мыльцем да с вазелинчиком.

Вот и на дагестанцах, которые на самом деле кабардинцы-балкарцы-карачаевцы-черкесы, мы ещё Бакастова проверим.

Смешно – «мы». Занырнул на клязьминские леса и поля, на Веранду, на Базу, будто и не один сейчас. Аркадий, Армен, Егор и все-все-все.

С памятью, кажется, всё в порядке. От каждой точки – собаки, коровы, лошади, танк, флаг, Адыл – я выстраивал дерево подробностей, вспоминал обстоятельства и детали. И вроде всё вспоминалось: что за чем случилось, как происходило, кто где стоял и сидел. Но между моим захватом и подземной камерой – серое пятно. Ничего не помню, ни капли света сквозь серую пелену. Как привезли, как вели, о чём говорили – ничего.

Да и с тем, что якобы помню, поосторожней надо. Проверить-то нельзя. Даже если буду спрашивать у Армена, Аркадия, Егора и всех-всех-всех, ясности не будет. Память – штука хитрая. «Врёт как очевидец» недаром подмечено. Один помнит слева, другой – справа, третий – с подвывертом и прищуренным глазом. Лязгнул засов, и я вздрогнул. Длинно запела петля.

Задумался и не услышал шагов по коридору, внезапные металлические звуки застали врасплох. Неопытный я пока заключённый.

Лязг, стук замка, скрежет, визг петли. Закрывание в обратном порядке: визг, скрежет, стук, лязг.

Сколько же времени прошло? У Бакастова я был определённо до полудня, потом мне уже в новую камеру принесли обед, после него – ужин. Сегодня был завтрак и обед – значит, сейчас вечер. Завтрак, обед и ужин отличаются у них только питьём. Утром – растворимый кофе, днём – компот из сухофруктов, на ужин – чай. Унылое мясо растительное или рыбно-рисовое месиво из консервов. И хлеб с кубиком масла по утрам. Типичное армейское меню. Хлеб, похоже, тоже консервированный, из упаковки. Консервы разогревают, но почему-то в миску не кладут. Тяну за кольцо и вываливаю из банки.

Да. Можно не ломать голову, не гадать и не анализировать. Всё ясно по еде.

Нет у них никакого «сотрудничества», нет. Жрут консервы из своего НЗ, спецрезерва или как там это у них называется, и больше ничего у них нет. Не стали бы они экономить на ценном заложнике, ради которого разработали такую операцию. Уж пару яичек и стакан сметаны выписали бы, чтоб показать, как у них всё хорошо. Значит, ничего у них нет и взять негде. Оттого и кожа такая серо-бумажная у всех. И концентраты нам поэтому сбросили – ценность!

Аааа, точно! – Я прищёлкнул пальцами, солдатик с подносом отшатнулся.

Интересно, он на тележке поднос сюда катит или по лестнице несёт? Нет, на тележке. Поставил поднос, вышел и вернулся с чайником. Обеденные вертухаи были разными, а завтрак и ужин приносил Родинка из первого конвоя.

Я сказал вежливое «Спасибо». Ответа, как всегда, не получил. Завизжала петля, лязгнул засов. Что ж, поужинаем и скажем «Спокойной ночи». Дембель стал на день короче.

Такая радость на меня накатила от озарения с консервами, что я метанул кашу почти что с удовольствием. Дураком, конечно, надо быть, чтобы сразу не сообразить. Ладно, спишем на повреждённую психику и сложности восстановления. Хорошо, что помалкивал. Пока голова плохо работает, говорить поменьше. А лучше вообще молчать.

Что ж, теперь можно и к Бакастову. Два козыря на руках, а их скудный паёк – это целый джокер, пять тузов. Второй день тянет, не вызывает. Специально томит, сучара, всё по науке их тюремной. Нервы мотает. Вбросил мне вводные, отправил в камеру помаяться и ждёт реакции. А охранники докладывают.

Хотя на специально обученных конвоиров они и в самом деле непохожи. Солдатики и солдатики. Надо попробовать их разговорить, авось что-то да узнаю. Попытка – не пытка.