Тонкие горячие лепёшки с начинкой сочились маслом. Вкуснейшие. Я сдерживал себя, чтобы есть медленно.

– Это хычины (он выговорил: «хытшыны»). Сыр, картофель. Так, на скорую руку.

– Очень вкусно, пальчики оближешь. Похоже на олибах осетинский, но это вкуснее.

– Олибах? Олибахом осетины у себя угошшали или в кафе-ресторане?

– У себя, в Дигоре.

– О, Дигора! Благословенное место.

– Да. А имя Адыл-джерей что означает? «Джерей» похоже на «гирей», как у крымских ханов, или это другое?

Это тоже совет Эдуарда: «Когда не знаешь, о чём говорить – спрашивай о собеседнике. Про имя спроси, про фамилию, про родителей. Надёжный вариант. О себе каждый любит поговорить. А если о себе молчит – значит, собеседник по-настоящему трудный. Тяжёлый».

Адыл посмотрел на меня, как бы оценивая, стоит ли отвечать на такой вопрос. Или прикидывал, понимаю ли я значение своего вопроса.

– Да, у крымчаков «гирей» – это принадлежность к ханам, потомкам Чингизидов. Хаджи-Гирей, Менгли-Гирей – крымские правители. Давно было, кто-то по-другому считает («шшытает»). Разные мнения есть.

– А «Адыл»? – не отставал я.

– «Адыл» – означает «справедливый». Но люди часто преувеличивают.

«Тшасто преувелитшивают».

«Что людям вздумалось говорить, будто я хороша? Врут люди. Совсем я не хороша», – чуть не вырвалось у меня.

Смолчал, слава богу. Сравнить потомка Чингизидов с женщиной у зеркала – это косяк неисправимый. «Это залёт, воин», – тоже из армейского жаргона, если уж Адыл проверил меня при встрече солдатской шуточкой. Пароль-отзыв, оба служили.

С вопросами надо притормозить, наверное. Ответить-то он ответил, но тень на лице мелькнула. Спрашиваю без перерыва, получается как на допросе. Или на интервью. И то, и другое плохо. Надо о себе.

– Адыл вроде бы не дагестанское имя. А у нас все убеждены, что здесь, у Нерли дагестанцы живут. Про имя спросил, потому что у нас разный народ собрался: армяне, татары, евреи. У всех разные имена, разные обычаи. Надо знать, чтобы не ошибиться.

– Да, надо знать. – Адыл снова помягчел. – Дагестанцы были, это правда. Вместе тесно стало, они ушли. Они за ислам тянули, чтобы много ислама. Мулла много силы стал забирать. Нормально разошлись с ними, без обид. Мы, кабардинцы, адыги, карачаевцы, – к исламу попрошше относимся. Балкарцы у нас тоже есть.

Сделал паузу, посмотрел на меня. А что мне это «много ислама, мало ислама»? У нас муллы нет, попов тоже, кто хочет молиться – дома молится.

– Мы сразу решили: кто хочет молиться – пусть молится. Сам у себя, другим не навязывать.

Адыл кивнул.

– Если я не путаю, кабардинцы, адыги, карачаевцы – это же всё один большой народ: черкесы? – спросил я, показывая внимание к тонкостям.

Русские обычно объединяют всех «кавказцев» одним словом, а в тех краях к различиям относятся внимательно.

– Да, много обшшего. А у вас, я слышал, не только армяне есть, но и китаянки.

Упомянув «армян» и «татар» во множественном числе, я ошибся. Один армянин, один татарин. Не ошибусь ли, рассказав про китаянок? Слишком много у нас молодых женщин, чуть не по четыре на каждого. А женщины сейчас в цене. Чем больше детей, тем сильнее племя. Вернулись к древности: похищение сабинянок, Троянская война. Но скрывать и юлить – нехорошее начало.

Посмеиваясь, рассказал про экспедицию на «Шпульку», про то, как мы делили китаянок, а они нас сами поделили и распределили. Как девчонки таскали с собой неработающие мобильники, как мы учили с ними на вышке китайский язык – начинали с «автомат» и «стрелять», а заканчивалось у всех «глаза-губы-сердце» и «поцелуй». Заодно пусть узнает и про то, что у нас есть система охраны и караулов.