Танюха характером была вся в мать, её несло на чувствах, а всё, что касалось практических дел, тормозило, она затаивалась, выжидала. Валюшка же, наоборот, пошла в отца: поначалу хранила сдержанность, даже многие считали её холодной и рассудочной, зато когда ей что-то шло поперёк, она как с цепи срывалась. Решения выстреливали пулемётной очередью и незамедлительно осуществлялись.

Так получилось и со свекровью. Валька старалась помалкивать и не перечить Нине Романовне, когда та властной рукой указывала невестке на её место под солнцем их общего божка, но рождение сына подвигло Валентину на решительные шаги.

Встал вопрос о прописке Родиона – так назвали новорожденного – и всё бы обошлось, свекровь не возражала прописать внука в трёхкомнатной квартире, но Валя настаивала, чтобы и её прописали вместе с сыном. Причём не просила, а именно настаивала, выдвигая, как альтернативу, уехать с Родиком домой, к родителям, раз ей тут места нет. И уехала, полагая, что Рудольф помчится за ней, а мамаша крикнет вслед: «Вернись, я пропишу!».

Но тут судьба совершила молниеносный кульбит и в лице парторга Ольховки Петра Осиповича явилась к Фомичёвым с ордером на квартиру для «молодого специалиста Цыкиной Валентины Александровны». Посёлку нужна была дипломированная воспитательница детского сада. Родители обрадовались. За ту неделю, что дочь с ребёнком жила у них, они стали привыкать к внуку, уж и комнатку им выделили, а тут – вообще красота! – квартира, да ещё в соседнем доме, забор в забор, окна в окна.

Так Валентина с маленьким Родионом переселилась в собственную квартиру с обязательством два года отработать в детском саду Ольховки. Рудольф приезжал на выходные, потом через выходные. Валька с сыном тоже стала ездить в Лугу, пока не закончился отпуск по уходу за ребёнком. Гостевой брак так бы и длился, все вроде бы к этому привыкли, но тут произошло событие, перевернувшее их размеренное, полусемейное существование.

7.

Родиону исполнилось четыре года. Он ходил в детский сад, болел мало, а если такое случалось – дед с бабкой были на подхвате. А той осенью – то ли ноги на прогулке промочил, то ли осложнение после гриппа – начался у мальчика бронхит. Направили их в Лугу к пульмонологу. От врача освободились быстро, Валя купила лекарства в аптеке и неожиданно оказалась возле парадной свекрови.

Рудольф, конечно, на работе, решила Валюха, а Нина Романовна может быть дома. На звонок открыла высокая, худенькая девушка с полотенцем в руках, и по тому, как она побледнела и убежала на кухню, Валька всё поняла. Значит, не зря её сюда принесло. Она уже и раньше догадывалась, что муж ей изменяет, разные мелочи выдавали и нестыковки, но чтобы в квартире свекрови… Значит, законную жену прописать нельзя, а какой-то прошмондовке жить можно!

Очутившись в квартире бабушки, Родик стал скидывать ботинки, сдирать пальто и шапку, но Валька резко встряхнула его, молча запихала обратно и, когда Нина Романовна с притворной улыбкой вышла в прихожую, то застала лишь уходящую спину невестки и хныканье подгоняемого внука.

Если бы она крикнула им: «Куда же вы, погодите!», – Валька, возможно, и развернулась или хотя бы что-то сказала. Но свекровь лишь глядела с площадки в лестничный проём, неотрывно наблюдая за помпончиком на шапочке, которую она связала внуку.

Рудольф объявился в Ольховке на следующий день, приехал после работы, когда Валя с матерью купали Родика в корыте на кухне. Печь была натоплена, мальчик плескался и посвистывал резиновым дельфином, отца заметили не сразу. А он, с букетом белых хризантем в одной руке и с тортом «Сказка» в другой, стоял в дверях, прислушиваясь к помывочным звукам.