Призрак достал нож. Проверил его пальцем и пустил себе кровь.

Острый, как обычно. Иначе не бывает.

Пара капель упали и разбились о каменные плиты, коснувшись сена. Жёлтое смешалось с красным.

– Знаешь, что в первую очередь помогает удерживать рассудок?

Дирмиш не реагировал.

– Одежда, – произнёс Призрак, приставив нож к груди пленника. – Она – то единственное, что остаётся с человеком, помимо его души, когда он сидит здесь – в темноте. Ткань играет роль барьера, помогает всем твоим эмоциям и внутренностям оставаться на месте.

Дирмиш косо смотрел на него. Что за околесицу несёт этот полоумный?

– Когда не остаётся одежды, – продолжал Призрак, – человек превращается в открытую книгу, которую можно листать и листать, пока страницы не испортятся, не порвутся или не превратятся в труху. Передо мной остаются только голые факты, оголённая человеческая душа, которую вскрыть проще, чем дохлую крысу.

Призрак начал водить ножом по шее Дирмиша, от чего тот заскулил, судорожно сжимая челюсти от боли. Нож медленно плыл, танцевал на его теле, оставляю тонкую и глубокую витиеватую борозду.

В прямой линии нет красоты.

Когда нож добрался до кисти, рубашка развалилась на две части, и правая сорвалась с тела. Призрак поддел оставшуюся ткань, и та тоже свалилась вниз, но удержалась там, где её зажали туго затянутые верёвки. От штанов Дирмиша давно избавили.

Кровь стекала по рукам и капала на пол. Сидел он спокойно, уверенно. Видимо, тренировки всё-таки имели смысл. Правда, совсем небольшой, чтобы думать об этом.

– Где осколок? – спросил Призрак, но ответа не получил.

Следующие полчаса камера заполнялась отчаяньем и болью. Пленник кричал и вопил, дёргался и стонал. Каждые пару минут Дирмишу задавался один и тот же вопрос, но ответом было молчание или плевок.

Вскоре тело Дирмиша представляло собой кровавое месиво. Его избивали и кололи, снимали скальп и жгли огнём. Дирмиш выдержал даже потерю ногтей и пары зубов. Он был хорош.

– Я закончил, – сказал Призрак, на что Дирмиш, возможно, удивился – невозможно понять наверняка эмоцию человека с распухшими губами и глазами. – Я получил, что хотел. Твоя очередь.

– Что? – пробормотал пленник.

– Я говорил не с тобой, идиот.

– Ну наконец-то! Я уж подумал, что ты забыл про меня, – голос прозвучал из-за спины экзекутора, но Дирмиш никого не видел. Только Призрака. И огромную тень.

Она росла, пока головой не коснулась потолка. Обрела форму, стала худой и длинной, обзавелась глазами, пугающими до потери рассудка.

Сохранив форму, тень уменьшилась до роста жертвы. Дирмиш разглядывал её, и ужас проникал в него всё глубже и глубже. Глаза видели перед собой ту же смерть, что и в жёлто-красном цвете глаз экзекутора, только более ужасную.

Дирмиш бледнел на глазах, его кожа, под уже подсыхающей кровью, становилась белой, как морская пена. Зрачки расширились, дыхание участилось, тело задрожало. Он чувствовал необъяснимый, губительный холод, пробирающий до костей, или… до души? Он не мог соображать.

– Может, теперь скажешь, где осколок? – поинтересовался Призрак, но Дирмиш не ответил, Тень полностью захватила его внимание. – Спроси его за меня, Краг.

– Не учи меня, как это делается! – прошипел тот.

– Как скажешь, как скажешь.

Краг вернулся к жертве, внимательно изучил работу Призрака и одобрительно кивнул. Он хорошо подготовил тело, оставался последний штрих. Его любимая часть.

– Я повторю вопрос своего безымянного друга, – произнёс голос. – Где осколок?

Оцепенение спало, и Дирмиш снова смог нормально дышать. Посмотрев ещё раз на обоих присутствующих, он отрицательно покачал головой.