Я больше не мог делить её с другим.

По приказу «важного» Давида, я приехал в нашу заброшенную квартирку №366. Раньше мы пропадали здесь неделями, а теперь приходили изредка, по ординарным делам: оставить с ночевкой докучавшую в клубе девушку, запрятать травку, которой баловался Назар и обсудить долгожданную вечеринку.

– Все в сборе, – констатировал Давид, когда я завалился на пыльное кресло. – Как же долго я этого ждал.

 Мы расположились по кругу, не хватало яркого костра. Высокомерный Давид, извечно весёлый Назар, слащавый Авдей и я – Матвей, который навсегда пропал. Мне хотелось добраться до сердца Надежды, но я бессмысленно копал лопатой реку.

– Давай без пафоса, Давид, – бросил я. – Быстро и по делу.

– Все дела давно решены, – так же резко ответил он. – Кто виной, что ты прогулял все собрания, таскаясь за чужой юбкой?

Я поймал его волну и не думал уступать.

– Ох, под этой юбкой было очень тепло. Не завидуй мне, братец.

– Значит, ты рекомендуешь? Стоит попробовать.

Давид ухмыльнулся, а я до хруста сжал кулаки.

В одурманенной голове проскользнула едкая мысль, что их грязные руки касаются чистой души. Нет, такому никогда не быть, но гадкое предчувствие свернулось калачиком и в долгом сне задремало на груди.

– Что за дела, Авдеюшка? – фыркнул Назар. – Ты готов терпеть всё это?

– Со своими друзьями я готов обсудить что угодно, – примитивно выдал Лебедев. – Я полностью вам доверяю.

В тот момент я пожелал ему сгнить.

– Да ну? – взбодрился Назар, лживо разделяя его мнение. – Ты невероятно добр. Я так давно мечтал похвалить её сиськи, что уже не раз захлебнулся слюной. Такие пышные, упругие… Давид тоже заметил. Правда, брат?

– Мне по вкусу обратная сторона медали. Эти нетронутые бёдра…

Не нужно быть провидцем, что исключит жестокий сарказм из речи Сотниковых. В иной раз я бы мог их поддержать, но сейчас, когда речь заходила о Наде, я с трудом сдерживался на месте.

Благодаря наивности Авдея издевательства затянулись. Тогда я усвоил: он никогда её не любил и никогда не полюбит. Она – его прикрытие, страховка, что больше не будет ядовитых насмешек, а семья, наконец, увидит в нём мужчину.

Нет. Я не позволю.

Невольно став участником гадких обсуждения, я кое-что понял: моя настоящая личность никогда не станет частью этой компании. Я выгрызу я её клыками, но ни за что не потеряю. Мы слишком разные.

Девушки. Богатства. Океан искушений. Сколько бы я не наряжался в соблазнительные привилегии, моё нутро требовало относительно малого – любить, и если повезёт, быть любимым.

Понимание хлыстнуло по мне раскалённой плетью.

Сорвавшись с места, я направился к Наде. В скромную комнату на втором этаже хворающего кафетерия, где она проживала с подругой.

Пришло время во всём признаться.

***

Стоило оглянуться назад, чтобы без совести насчитать полсотни разбитых сердец и сравнить их с пылью, но её, ныне пылкое и хронически глупое мерещится мне диамантом на дне бокала с виски.

И погубить не смею, и пригубить нельзя.

– Твоя любовь – как боль и холод. К ней невозможно привыкнуть, – болезненно шептала она, впиваясь ногтями в ключицу. Ювелирно держала расстояние, а я упрямо сокращал жалкие сантиметры, всё ещё надеясь на взаимность. 

Она дрожала от страха, а я был не в силах прогнать тот сладостный дурман, что превращал меня в покорного мальца, когда возлюбленная рядом.  

– Надя, – бормотал как в бреду. – Наденька.

Тысячи сладких слов собирались на языке, но я стойко держал каждое. Мне не хотелось давить, не хотелось её отпускать.

Странное предчувствие кипятило кровь.

– Я должна идти. Прошу, отпусти.