Осколки наших грез Кэрри Прай
1. Глава#0
Он как проклятая шкатулка: изумительная с виду — воплощение чего-то драгоценного, — но в глубине таится зловещий сумрак и никто, кроме глупцов, не решается заглянуть внутрь.
Линия 1. Матвей
Стоило оглянуться назад, чтобы без совести насчитать полсотни разбитых сердец и сравнить их с пылью, но её, ныне пылкое и хронически глупое мерещится мне диамантом на дне бокала с виски.
И погубить не смею, и пригубить нельзя.
– Твоя любовь – как боль и холод. К ней невозможно привыкнуть, – болезненно шепчет она, впиваясь ногтями в ключицу. Ювелирно держит расстояние, а я упрямо сокращаю жалкие сантиметры, всё ещё надеясь на взаимность.
Она дрожит от страха, а я не в силах прогнать тот сладостный дурман, что превращает меня в покорного мальца, когда возлюбленная рядом.
– Надя, – бормочу как в бреду. – Наденька.
Тысячи сладких слов скопились на языке, но я стойко держу каждое. Не намерен давить, не желаю пугать, пусть бессознательно и жадно тянусь к пухлым губам.
– Я должна идти. Прошу, отпусти.
– Не ходи туда. Не ходи, слышишь? – выдаю ревнивый приказ.
– Ты в своём уме? Авдей ждёт меня…
– Да не сдалась ты ему! – гневно прерываю на полуслове. – Пушной индюк только о своих перьях заботится! Не любит он тебя!
Серые глаза любимой наливаются кровью.
– Какая же ты сволочь, Янковский! – с едва заметной силой толкает в грудь, но тут же проглатывает несвойственную ярость и опускает ресницы. – Ничего не выйдет, Матвей. Я люблю его. Всегда буду любить. Я никогда не испытаю к тебе то, что испытываю к нему. Пожалуйста, оставь меня. Ты делаешь только хуже.
Острый кулак просекает фанеру. Пыль клубится в лучах заката и забивается в лёгкие. Я злюсь только на себя и на любовь, что закружила в диком танце. Та, что не пожелала стать партнёршей и оставила в тени на скамье запасных.
Надя смотрит на меня как на безумца, наверняка жалея о знакомстве, ведь чем сильнее ты болен, тем больше желание от тебя избавиться.
– Значит, неугодный и всегда им останусь? – давлюсь горьким смешком и позорно отступаю.
– Зачем ты так? Мы с тобой друзья.
– Я никогда не буду тебе другом, Надя! – снова завожусь по щелчку. – Лепи из меня кого угодно, обманывайся, но я останусь тем, кто желает тебя как девушку. Дай мне этот грёбаный шанс и ты не пожалеешь.
Она замирает, как от невидимой пощёчины.
– Ты просишь меня… Нет, ты действительно безумец. Я встречаюсь с твои другом, Матвей! Где твоя совесть?!
– Смешная ты, – улыбаюсь искренне. – Сама расположилась в центре змеиного гнезда и теперь говоришь мне о совести? Здесь каждый живёт не по чести, но тебя привлекает гнилое царство. Пришло время платить за удовольствие.
Следующее признание даётся мне невероятно легко:
– Я люблю тебя – вот ваш счёт.
Наступает молчание, лишь шум китайского вентилятора разбавляет тишину.
Всё кончено. Ничего не выйдет. До тех пор пока Авдей не перестанет пудрить ей мозги, она в его фальшивой власти.
– Мне пора. Ребята ждут.
Надя спешно собирает вещи и стремится к выходу, но коснувшись туфелькой порога, оборачивается. Ещё не раненная, отчасти сильная и душевно целостная – такой я больше её не застану.
– Научись дружить, прежде чем кричать о чувствах. Ты сильно меня разочаровал. И мне бесконечно жаль, что всё так вышло. Прощай, Матвей.
Она уходит, а я превращаю мебель в щепки, ещё не догадываясь, что отпустил её на казнь. Уже завтра я проснусь другим, во мне не останется ничего человеческого и всё по вине тех, кого принято считать за братьев.
Слово «любовь» смешается с понятием «сатисфакция».
2. Глава#1
Когда я станцую на ваших костях, помните, я был хорошим малым. Бесовка любовь сделала меня таким – хладнокровным, но чертовски весёлым.
Коттеджный посёлок «Эдем»
Наши дни
Ветхая дверь раскачивалась на петлях под натиском стражей порядка, а я неспешно помешивал чай и гонял едкую мысль, что нельзя быть сволочью наполовину: ты либо честная мразь, либо мразь под толщей птичьего пуха. Ни тот, ни другой вариант не являлся идеальным, но всё же давал свободу выбора. Я предпочёл перчённое второе, оправдавшись любовью, и какое же славное вышло притворство.
– Не ломай комедию, Янковский! Сдавайся! Бежать тебе некуда!
Кипяток слегка обжёг горло и ухнул в желудок, растекаясь по телу приятным теплом. Перед глазами возник перманентный образ матери с её красноречивым: «Печаль делает чай вкуснее, а улыбка – слаще…», но вскоре улетучился, вернув свинцовые оттенки реальности и боль в грудной клетке.
– Открывай, паршивец! И без глупостей там! Стрелять будем!
– Ага, сейчас только шнурки поглажу…
Мне двадцать лет, шесть месяцев. Седьмого не настанет. Здесь, в однокомнатной квартире №366 на окраине элитного городка, будучи загнанным в ловушку зверьком, я впервые решил скоротать время с пользой – удариться в джаз.
Мембрана патефона коснулась пластинки, собрав кудрявую нить, и слащавый голос красотки Монро заполонил комнату. Меня, уже лишённого каких-либо чувств, закружило в танце равнодушия. На секунду стало так спокойно, как бывает в тёплой утробе, либо погребной яме.
Баста, я больше не желаю быть карателем.
– Кончай театр! Все выходы заблокированы! Опомнись! Хуже будет!
Из окон виднелись живописные сады с поющими фонтанами, пафосные террасы, увитые диким виноградом, ночное небо и свобода, что наспех таяла под звуки сирен.
Мне не нравилось это место. Никогда не нравилось. Как и его содержимое.
– Ломаем, парни! Он наверняка уже холодный!
Это был один из тех чёрных дней, когда следует разбить копилку с фортуной, будь я более предусмотрительным, но мне двадцать лет, шесть месяцев…
Дверная коробка разлетелась на куски. Родные стены перестали быть убежищем, а неизбежность ударила в затылок холодным прикладом.
– Попался, гадёныш!? – злорадно прозвучало где-то сверху. – Попался!
Я должен был сгореть от боли, но ничего не ощутил. Ноги сами подкосились в отрепетированной сцене. Лёжа на сыром полу, я принялся считать пылинки.
– Тебе конец, Янковский! – прорычал мужик, схватив меня за грудки и впечатав в стену. – Доигрался! Теперь купюрой не отмажешься!
– Будь со мной нежным, иначе маме расскажу, – издевательски проскулил я, отчего получил кулаком под дых. Во рту собрался сгусток желчи.
– Шутить решил? Хорошо. Сейчас все вместе посмеёмся.
Его свистящее дыхание касалось лба, шершавые клешни сжимались на шее. Он не носил служебного обмундирования и походил на офисного червяка. Более того, возомнил себя героем, попросив бойцов убраться, чем крепко сглупил.
– Где они?! – прогремел он, разбрызгивая слюну.
– Ты о своих ребятах? С чего мне знать?
Мужик встряхнул меня, заедая воздухом злость, но при этом смягчил тон.
– Хватит кривляться. Ты знаешь, о ком я. Где Лебедев? Где Сотниковы? Что ты сделал со своими дружками? Учти, я не стану церемониться. Выпущу молодые кишки и глазом не моргну. А после спишу на оборону.
Меня пробил печальный смешок.
– Какая уже разница, начальник?
Дешёвая кобура щёлкнула и гладкое дуло упёрлось в подбородок. Я без труда выкрал оружие и сделал себя мишенью – продолжал играть роль мученика.
«Червяк» не ожидал подобного и заметно растерялся. На глубоких складках выступил пот, сухие губы превратились в курагу.
– Что не так, дядя? Вот он я – блестящая звезда на твоих сутулых плечах. Так стреляй. Чего же ты ждёшь?
Наши пальцы сомкнулись на обрезе. Ствол пуще вонзился в глотку.
– Секунда, и я верну тебя в божье лоно, сука. Но такой ли я дурак, что убив тебя, сделаю преступное одолжение?
– Ты спрашиваешь или размышляешь? Её-богу, не пойму.
Мужик убрал оружие и одновременно просиял в улыбке, наверняка имея козыри в кармане. Меня смущал его азарт.
– Нет, я не облегчу тебе жизнь. Ты будешь воровать мой воздух, пока я не узнаю правду. Мы уйдём отсюда на своих ногах, наверняка изрядно наболтавшись.
Он ослабил галстук, рассекретив завитки наколки. Следом я приметил шрамы на горбинке носа и отсутствие ментовского пафоса.
– Да кто ты, чёрт возьми, такой? – скривившись, бросил я.
– Твоё благополучие и бедствие в одном лице. И кем я стану, решать только тебе. Будь со мной честным, и я спасу твою шкуру.
– Вот как ты запел? Мне никто не указ, тем более такой как ты. Сажай, пытай, убей если хочешь, но слова из меня не вытянешь. Я вас, червей, на болте вертел. Продажные шестёрки. Псы блохастые. Мне проще к Дьяволу отправиться, чем делить с тобой метры. Вот такая ты падаль.
Мой ответ его не тронул. Он даже зазевал, когда искал мобильный.
– А ведь меня предупреждали, что будет сложно. Что ж, теперь мы умерим твой пыл, ты сам меня вынудил. Лови сердечное послание, залётка.
На чёрном экране мобильника проявились цифры, а после прозвучал встревоженный девичий голос. Это была Надя.
Сделай всё то, что они говорят. Пожалуйста, Матвей. Мне страшно.
Лава забурлила в венах. Я кинулся на мужчину, но тот вернул меня к стене. Неожиданная запись высосала силы, умертвив каждый мускул. Внутри я разбивался на осколки, а снаружи походил на бетонную статую.
– Давай без нервов, – прошипел он. – А то глянь, как лицо перекосило.
– Если с её головы хоть волосок упадёт, я тебя, гнида, на молекулы порежу, – я задыхался от ненависти, которой не испытывал прежде.
