– Ты ж говорил, везли соль, – перебил его Ряба.

– Соль в другой раз, – не моргнув глазом, ответил Баламут. – Так вот. Смотрим – а на горизонте целая армада: всадники, боевые слоны, даже хищные павлины.

– Чего?! – не выдержал Аш, обернувшись. – Какие ещё павлины?

– Хищные, – невозмутимо кивнул Баламут. – Перья как ножи, голос как крик ведьмы. Один раз такой на солдата накинулся – только сапоги остались.

– Понесло, – буркнул Гниляк, у которого от брехни Баламута уже побаливала голова.

– Не перебивай, воняльник, – не моргнув, продолжил рассказчик. – А я ребятам и говорю: «Ну что, братишки, хотите жить вечно? Держим оборону». И стали мы в круг. А главарь у них – лоб здоровенный, в кольчуге и с золотой серьгой в ухе – подлетает на белом слоне и говорит: «Вы – герои – не смогу я сладить с вами. Берите, что хотите, и катитесь». Я ему в ответ: «Давай саблю». А он: «И сестру мою бери в придачу».

– Красивая хоть была? – хмыкнул Пеструшка.

– Как хрустальный кувшин – тонкая и хрупкая – с довольной улыбкой ответил Баламут. – Я её потом поменял на боевого верблюда. Выгодная сделка. Верблюд был с ужасным характером и пел по ночам. Тоже плохо.

– Ну тут ты уже совсем заврался, – пробормотал Смирный, не оборачиваясь.

Смех прошёл по бригаде. Но Баламут не остановился – он только разогрелся:

– А потом, значит, попёрли мы дальше, уже с верблюдом, в Хазир. И вот, под самым городом, налетают на нас какие-то монахи или типа того! В чёрных балахонах, с медными змеями на посохах. Говорят: «Отдавайте виноград – это священное угощение для подземного бога!»

– Подземного? – переспросил Ряба.

– Ага, такой ящер, говорят, живёт у них в колодце, огромный, с чешуёй цвета серебра, глазами, как угольки, и языком, который пульсирует от жара. Он дышит дымом, и если рассердится – начинает петь, как будто скрежет глиняных кувшинов, наполненных ветром. Говорят, однажды от его пения у монаха поседела борода… навсегда. Я им тогда сказал: «Не отдам, что хотите делайте, а я за свой груз горой встану!». А они в ответ: «Тогда ты должен пройти испытание сердца!»

– И чё? Прошёл? – насмешливо спросил Гниляк.

– А то. Поставили перед зеркалом. Велели честно сказать, чего боюсь. Я подумал – и сказал: «Камнееды». Эти мелкие – на тебя ночью лезут, а с утра ты уже как сито. Они долго молчали… Потом выдали мне печенье и отпустили.

– Печенье?.. – не удержался Аш.

– Ну, из ячменя и козьей крови, с тмином и какими-то местными лепестками, а вкус был… – как у памяти о хорошей жизни. Жуёшь и будто возвращаешься в место, где тебя никто не пытался сожрать, и вино льется рекой. – Так вот, в Хазире, когда я всё-таки добрался, меня уже ждали. Местный князь лично пожал руку, выдал грамоту за отвагу и…

Он сделал паузу, обвёл всех взглядом:

– …и поставил статую. Меня. Прямо в центре площади. На верблюде. Я в доспехах, в одной руке сабля, в другой виноградная гроздь. Сзади – павлин. В броне.

– Враль… – вздохнул Смирный, но уголки его рта были приподняты от еле заметной улыбки.

– Да пойдите, проверьте, если не верите! – отозвался Баламут. – Вон, Аш, как подрастёшь – сходи, найдёшь. У подножия, кстати, табличка: «Баламу́т Хазирский. Тот, кто не отдал виноград».

Бригада хохотала. Даже Доходяга улыбнулся – робко, но искренне. Тьма снова отступила, и шаг стало делать легче.

– Это случилось после третьей нашей ходки с грузом до Хазира… – начал было Баламут новую историю, но Вормот поднял руку, давая знак двигаться быстрее.

После этого они шли по тоннелям в тишине с короткими перерывами несколько часов. Освещённые лампами коридоры сменялись тьмой, где свет фонарей резал воздух, как нож масло.