Еще бы не возвращаться мыслями к Максу ежеминутно и не думать о том, кто он такой, – было бы совсем расчудесно!

* * *

Кикиморка встретила берегиню на остановке «Яблоневый сад». Она вышла, как всегда, с зонтиком и опиралась на него, как на трость. В этот раз зонтик был новый, прозрачный, как стекло, и будто навсегда хранящий в глубине мятых складок капли дождя. Марка по-детски почесывала носком кроссовки загорелую лодыжку и неудержимо зевала – не проснулась толком ночная пряха, когда почуяла, что к ней в гости светлая пожаловала.

– И спала бы, – мягко укорила ее Атка, наклоняясь, чтобы обнять кикиморку. Черные с зеленым отливом волосы торчали на стриженом затылке, как мягкие колючки, и щекотали нос отчетливым запахом тины. – Я знаю, что ключ под ковриком рядом с фикусом.

Марка задумчиво почесала нос, на котором выцветали конопушки.

– Так и боялась, что Атка без гостинца, – укоризненно протянула она, обращаясь к своему зонтику. – Правильный кофе все любят, но у Марки нет своих плантаций, и никто не дарит Марке хорошие зерна.

Атка усмехнулась и растрепала любительнице кофе непокорные волосы на макушке.

– А швеи твои? Неужто не пьют кофе целыми днями?

– Они чаи теперь травяные гоняют, от кофе у них давление, – вздохнула Марка и укоризненно посмотрела на свой зонт, будто это он был виноват в том, что травяные чаи такие невкусные. – А Леся ушла насовсем.

– Это её? – сочувственно спросила Атка. Любимый зонт Марка меняла в исключительных случаях и причина чаще всего была в том, что кикиморка теряла кого-то, к кому успела привязаться.

Отвечать она не стала, только отвела взгляд. Скорее всего, зонтик Марка просто утащила из Лесиной квартиры на память. Марка часто таскала у людей нужные вещи и некоторое время носилась с ними, как влюбленная, а потом остывала. Иногда оставляла их на улице – это у нее называлось «подарить сорокам», но чаще вещи прорастали в ее логове, где за два десятка зим образовался настоящий творческий беспорядок, который Атка про себя называла «филиал изначального Хаоса».

Кикимору следовало срочно отвлечь от грустных мыслей, и Атка знала наилучший способ.

– Идем, выберешь себе гостинец по нраву. Да не стесняйся просить много, я за гаданием и советом к тебе пришла, не поскуплюсь.

– За советом ко мне? – насмешливо фыркнула Марка, бросив короткий острый взгляд из-под колючей челки. – Я мелкая пряха и ничего не знаю. То ли дело девы в твоем Пресветлом Совете. Страсть какие умные все, с дипломами небось.

Марка сморщила вздернутый носик так, что все веснушки собрались в кучу. Атка не удержалась и засмеялась. Ее сестры и в самом деле с большой охотой обзаводились разнообразными дипломами и степенями, да и у нее самой несколько разных было – а вот поди ж ты, потребовался совет острой на язык кикиморки.

– То-то и оно, что с изрядным умом приходит безразличие.

Атка не стала дополнять, что еще ни разу на ее памяти решения Светлых не принесли того добра, на которое она рассчитывала. Либо то добро было с гадким привкусом жертвенной крови, либо решение большинства оглушало ее равнодушием.

Время разделило их, таких похожих друг на друга поначалу. Сотни зим прошли, и не осталось тех берегинь, которые под трели жалейки водили хороводы на залитых лунным светом лужайках по берегам рек, указывали путь заблудившимся детям и путникам и вплетали в длинные косы невест красные шелковые ленты на счастье. Бесчисленной чередой прошли декады и сложились в сотни истлевших календарей.

Мир изменился, и берегини изменились тоже. Теперь каждая жила своим умом и своей хитростью, ведь с каждым новым веком людям все реже требовалась помощь берегинь, и даже если они просили и получали помощь – люди держали при себе свою благодарность, если вообще испытывали это чувство.