Каждый был в чем-то прозорлив, а в чем-то наивен, и Атка считала, что лучше уж она будет верить определяющим судьбу совпадениям, чем… а во что верила Шева? Атка отчего-то не могла сразу вспомнить, и это очень ее расстроило. А ведь временами ей казалось, что Великую зиму и залитый серебряным светом берег реки она помнит гораздо лучше, чем события прошлого года.

Спустившись с мраморного крыльца библиотеки, Атка намотала на палец тонкую золотую цепочку и задумчиво потянула. Замыслила она услышать гадание-предсказание от того, кто гораздо лучше в том разумеет, но это ведь только первый шаг. А дальше? Если бы не печать Договора, что она сделала бы ради смертного человека? Ведь не в лесу он заплутал, и не злой лешак его заморочил – одним добрым советом или путеводным огоньком из объятий Мары не вызволишь.

Тем более в нынешнее время люди не слушают добрых советов и не следуют за огоньками.

Тут нужен был совет уже самой берегине. Может, хитрость есть какая-то, о которой не вдруг догадаешься?

Хочешь – не хочешь, иди на поклон к темным, да выспрашивай осторожно.

Они знают о королеве Маре куда как больше, чем одинокая светлая берегиня.

К остановке «Областная научная библиотека» подошел автобус с нужным номером, и Атка, не до конца веря тому, как все быстро и ладно складывается одно к одному, села на место у окна. У самых дверей, чтобы выйти из автобуса сразу же, как только передумает законы тайком нарушать да вмешиваться в предопределенное.

Была у нее знакомая ночная пряха, смешливая девчонка с длинной косой. Маркой себя называла и носила в кармане блестящий золотой кругляш Третьей империи, сколько Атка ее знала. А знала она ее с середины прошлого века. Не верила историям о том, как бежала юная кикимора из заморской земли от злых огней мировой войны, но никогда не осуждала за то, что правды в том была едва ли четверть.

Это другим берегиням ложь слушать больно было, а Атка ничего, как-то притерпелась. Она другая была, и другое терпеть не могла, что сестры не просто прощали, а даже за добродетель принимали.

Марка держалась от своих наособицу, как и Атка – от своих, и потому они, бывало, наведывались друг к другу в гости. Поначалу казалось немного странным, что с кикиморой разговаривать проще, чем с берегиней, но за восемьдесят зим Атка привыкла. Сказать по правде, она больше боялась того, что суровая Мара прознает об их посиделках и накажет кикиморку, чем переживала за свое место в совете Светлых. Ничуть она им не дорожила. Смешно даже от мысли, что она должна держаться за кресло, которое досталось ей только тогда, когда не нашлось ни одной более подходящей кандидатуры!

Пока большой автобус неспешно проезжал мимо кованых заборов и нарядных фасадов, пока вечно радостное солнце скользило по витринам магазинов и пускало теплых зайчиков в душный салон, Атка рассеянно поглаживала пустой камень на шелковой ленте и смотрела то на юных людей, то на вечное небо.

Железная машина, в брюхе которой почти все пассажиры сидели поодиночке, утробно ворчала механическим нутром и воняла горелой кровью земли. Атка сдвинула стекло, чтобы пустить в салон немного свежего воздуха, и стало легче. Самую малость, но Атке и того было довольно. Она давно научилась ценить полутона и нюансы – быть может, даже находила большее удовольствие в глотке свежего воздуха в душном ревущем и воняющем автобусе, чем в парке, но в таком нелепо было бы признаться вслух. А может, все удовольствие было вовсе не в самом автобусе – как ни посмотри, жутко некомфортном – а в предвкушении вечера в уютном логове Марки. Там был настоящий хаос, но Атке нравился такой искренний хаос.