– Ты не скучаешь по ребенку?

– Странно скучать по тому, кого ты не знаешь. Она еще слишком мала, чтобы у нее был любимый цвет или мороженое. Понимаешь? К тому же, это жена носила ее в своем животе. Она делилась с ней едой. Они вместе шли туда, куда шла она. Она спала с ней. Она разговаривала с ней и жаловалась на меня, когда я не выносил мусор и молчал, когда она обижалась. Это они были одним целым. А я всегда был мужчиной, который жил с ними в одном доме. Они на своей территории, а я на своей. Один. Когда она родила, я пробыл с дочерью всего две недели. И этого недостаточно. Недостаточно, чтобы привыкнуть к новому человеку. Недостаточно, чтобы его полюбить. Недостаточно, чтобы считать частью себя.

Я взял коробок со спичками и провел пальцем по его ребристой стороне. Я не смотрел на ее лицо. Мне было бы тяжело все это ей рассказывать.

– Я три раза ее укачивал и всего семь раз держал на руках. Это она знала, какой она будет. Она знала, какое у нее будет лицо и пальчики на ногах. Я же не знал об этом. Для меня это был совсем чужой человек, к которому, все же, я имел отношение. Я должен был провести с ней куда больше времени, чтобы суметь называть себя отцом – про себя и среди других. Должно было пройти время, и оно не прошло. Мне его не хватило.

Я помолчал и только когда столкнулся с ее глазами, понял, что еще хотел бы добавить.

– Отец всегда достаточно далек от ребенка. Между ним и его ребенком всегда будет какое-то расстояние, в отличие от матери. Это врожденное. Все равно что трава зеленая, а небо голубое.

– Но трава же желтеет. И небо бывает разным. Розовым, синим, фиолетовым, желтым…

– Но суть то ты уловила. Я всегда был чужим и останусь таким. Я буду всего лишь папашей, которого она не запомнит. А она будет женщиной, которая родилась из-за меня, но только потому, что этого захотела ее мать.

– Но ты бы хотел, чтобы все сложилось иначе?

– Все сложилось так, как сложилось. Без толку рассуждать.

Кристина подперла лицо рукой и отвернулась, наблюдая, как кошка перебегает дорогу.

– Если бы я тогда знал о твоем занятии, я бы успел склеить наш с ней брак, и все бы обошлось. Хотя, едва ли. Я уже рассказал тебе о ней.

– Нам срочно нужно поговорить о чем-нибудь другом. Извини, что вынудила тебя распахнуть передо мной душу.

– Можно подумать, это впервой.

– Старые-добрые привычки?

– Которые иногда возвращаются.

Кристина широко улыбнулась и ветер заиграл ее волосами, возвращая весь ее надушенный воздух в мое лицо. Я почувствовал себя лучше.

– Кстати об этом, и давно ты снова куришь?

– Не поверишь, совсем недавно.

– И сколько ты не курил?

– Восемнадцать с половиной лет.

– Ну и зачем это все?

Кристина склонила голову на бок.

– Будем считать, я бросил ради того, чтобы снова начать. Иногда такое бывает.

Какое-то время мы молчали. Я не знал, о чем с ней заговорить, но она выглядела чрезвычайно спокойной. Так, будто молчание никак ей не претило и наоборот было даже приятно. Вместо того, чтобы говорить, я тоже старался уловить в себе это спокойствие, что не могло родится в шуме или болтовне. Я рассматривал ее лицо, не в силах сместить внимание на что-то другое, и так, урывками, будучи готовым сразу же отвести взгляд, как только она обернется. Вдруг она отняла от лица руку и посмотрела в мое лицо совсем другими глазами.

– Восемнадцать с половиной лет?

– Когда мы расстались, я опять закурил.

Она спрятала свой взгляд куда-то под стол. Должно быть, ей было нелегко все это слышать.

– Расскажи мне о своем магазине. О бабочках.

И тут она сделала такое лицо, что мне было тяжело устоять, вот только я не знал, с чего мог бы начать. Это была та самая история, которую прячут в шкатулку и убирают под кровать. Я не говорил об этом ни с кем, даже ни разу не произносил вслух. Пожалуй, мне было бы сложно подобрать хоть какие-то слова, потому что я никогда их к этой тайне не применял. Но вот, что-то когда-то случается в первый раз.