Осень №41. Декорации нашей жизни Оксана Колобова

© Оксана Колобова, 2025

ISBN 978-5-0065-7991-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Это был один из дней, что был точь-в-точь как предыдущий. День, в котором все дышало и говорило о чем-то прошедшем, зацикленном, о том, чему давно пора умереть. С утра до вечера стоял дождь, как вчера, позавчера, и как позапозавчера. Мне казалось, что один и тот же день случался со мной вот уже в который раз. Казалось, что я погряз в чем-то, из чего нет выхода. Так или иначе, я погряз в нем вместе с дождем. И с этой улицей, блестящей от вывесок и окон, зачастую именно фиолетовых. Почему-то в этих местах очень любили цветы. А может, и коноплю. Этого я знать точно не мог. Так или эдак, мне было по барабану что там у них под этими лампами. Я просто брел, держа под головой зонтик, пока дождь тихонько разбивался о его натянутую ткань. Этот звук всегда приносил мне успокоение. Мой мозг был мягким и потому думать выходило только о всякой ерунде, которая по большому счету толком не была мне интересна. Я смотрел на что-то и параллельно думал о том, что видел. А потом мысль шла себе дальше, и то было вполне естественно.

Думая о фиолетовых лампах, я думал о конопле, потом думал об Африке и моем старом друге, который присылал мне оттуда фото. Фото, как он обнимается с чернокожей женщиной, фото, где он в пустыне, в бандане и широких очках, фото, где он жмет руку какому-то мужчине из племени, фото, где он разжимает пасть крокодилу, фото, где он широко улыбается, показывая на ладони жука скарабея. В том письме было много всяческих снимков. Этого парня звали Али. Мы вместе учились на энтомологии и были лучшими друзьями. Вскоре после выпуска его карьера пошла высоко в гору, а я осел там, где привык находится. Думая об Али, я думал о его собаке. Думая о его собаке, я думал о своей собаке из детства, а потом возвращался к лампам. Лампы здесь были всегда и мой пес всегда задирал голову к окнам, чтобы на них посмотреть. Мы садились на лавочку и подолгу смотрели людям в окна, наблюдая, как они перемещаются в других комнатах. Думая о тех фиолетовых лампах, я думал о том, что для конопли в этом районе жили довольно порядочные люди. Они всегда здоровались, и зачастую именно те, кто меня не знал и даже первый раз видел. Я считал это дикостью и в свою очередь ни с кем не здоровался, иногда даже с теми, кого знал даже слишком хорошо.

Идя из своего антикварного магазина, я всегда шел по этой улице, а потом оседал в пабе на пересечении двух улиц, этой и другой, обе были без названия. Улица №1 и улица №2. Какая из них была первой, а какая второй, нигде написано не было. Потому, какая из них на моем пути встречалась первее, была первой, а оставшаяся второй. В пабе я брал себе горький эспрессо и иногда пиво, садился за стол у окна и читал какую-нибудь книжку, а иногда просто раздумывал о чем придется. Когда я допивал свой напиток, иногда по настроению я брал себе что-то поесть, а потом, когда заканчивалась и еда, я еще долго сидел, пока не уставал от самого сидения. Тогда я вставал, разминался, и зачастую все равно садился обратно, но надолго меня не хватало.

Каждый раз мне было жаль уходить. Здесь были люди и для души мне этого было достаточно. Ни с кем не разговаривая, я все равно испытывал чувство некоего удовлетворения, просто смотря на их лица и подслушивая чужие разговоры, будто бы я в них участвовал. Я любил людей, любил наблюдать за ними. Любил наблюдать за животными, но не прикасаться к ним. В компании я был тем самым парнем, который молчал, улыбался и наслаждался тем, что происходит. Но не говорил. Ни словом, ни телом не показывал своей причастности. Я так привык. Роль наблюдателя была самой приятной из всех, в которых мне доводилось находиться. Не столько потому, что мне было нечего сказать этим людям, сколько потому, что в молчании все вокруг становилось красочнее, все равно что среди годового запоя неожиданно для себя один день прожить трезвенником.

Идя по улице, я знал, что этот день закончится точно так же. В пабе будут сидеть те же самые люди, что и вчера, и вероятнее всего, говорить они будут об одних и тех же вещах. Не сказать, что меня подобная осведомленность не устраивала. Всегда спокойнее жить, зная, чего ожидать от сегодня, от завтра и от других таких же дней. Единственное, что наполняло мои дни разнообразием, так это работа в моем антикварном магазине и, пожалуй, выбор еды на ужин. Но я не жаловался. Так должно было быть. Я это сам для себя выбрал.

Дождь продолжал идти, а я продолжал думать, слыша, как вода хлюпает под резиновыми сапогами. Последний месяц я из них не вылезал. Это были темно-зеленые сапоги с толстой черной подошвой, доходящие до середины икры. В такую погоду они здорово меня выручали. Думая о сапогах, а потом и о лужах, на которых плясали увесистые капли дождя, я не сразу заметил движение по правую сторону от себя. Что-то заставило меня поднять голову, хоть я всю жизнь проходил, смотря себе под ноги. Ну не имел я привычки озираться по сторонам, как зевака, и все тут. Но в этот раз все было иначе, и я понял это, когда повернул голову.

По другую сторону от проезжей части бежала женщина. Босая и сырая с головы до ног, она неуклюже бежала по тротуару, стараясь ступать точно так, чтобы не попасть в лужу. В руках у нее были туфли и еще какие-то шмотки, которые она закинула себе на спину. Я остановился и стал наблюдать, с неловкостью поглядывая на рукоятку своего зонтика. Очевидно, мне повезло немного больше, чем ей, но она же нисколько не возмущалась, только вскрикивала и смеялась, когда потоки сточной воды с крыш обрушивались ей за шиворот. Она проводила рукой по лицу и волосам, неизменно отряхивалась, как собака, и продолжала бежать трусцой, спотыкаясь на каждом шагу. Волосы, я предположил, огненно-рыжие, свисали по мокрой белой рубашке, вмиг превратившейся в тряпку.

Я так и стоял, не зная, чем именно это зрелище меня зацепило, но я не мог найти в себе хоть сколько-нибудь душевных сил отвернуться и пойти туда, куда с самого начала собирался пойти. В конце концов, многие проходящие мимо люди нашли бы такое пристальное наблюдение чем-то неуместным и даже постыдным, но вокруг не было ни души. Ни одного порядочного любителя конопли, который бы со мной поздоровался. Только я и та незнакомка. Да и та, казалось, даже не замечала меня, стоящего под кленом, в тонкой ветровке и с зонтиком цвета хаки. Она была занята своим бегством от дождя, которое могло закончится крышей или зонтиком какого-то проходимца вроде меня. Но ее бы это уже не спасло.

Женщина добежала до середины тротуара, примерно там же, где стоял и я, только через дорогу, где прямо сейчас проехали две машины, чуть не окатив ее с головы до ног. Я знал, что она собирается перебежать дорогу, и с замиранием сердца следил за ее фигурой, собираясь, как и прежде, оставаться молчаливым наблюдателем, которого та женщина могла запросто принять за дерево. Оглянувшись в обе стороны, она трусцой побежала по мостовой, размахивая своими туфлями. Я следил. Вот она суетливо прячет лицо в сгибе локтя, убирая с глаз воду и налипшие на лицо пряди. Вот бдительно посматривает по сторонам, а потом ее взгляд вдруг падает на меня, и мы сталкиваемся глазами, вздрагивая, как подстреленные.

Я был безнадежен. Ее глаза вдруг удивленно округлились и брови поднялись домиком. Следом на лице появилась улыбка, от которой вокруг рта и глаз расползлись морщинки, где помельче, где покрупнее. Они были словно рябь на воде. Это выдало в ней женщину, что теперь была куда ближе к старости, чем к молодости. Я был точно таким же. Стиснув челюсти, я крепче взялся за ручку зонта и твердо зашагал вдоль по улице. Я хотел забыть обо всем. Забыть, что рассматривал ее и был пойман. Почему-то я посчитал, что она внутренне надо мной насмехалась.

– Молодой человек, постойте, пожалуйста!

Я застыл на месте, ощущая, как все мысли разом замирают внутри, словно кто-нибудь включил над ними громкую и ослепительную вспышку. Все остановилось, и только мелкие дождинки продолжили скатываться по моим резиновым сапогам. Я терпеливо рассматривал грязь под ногами, которую перекатывал подошвами туда-сюда, в ожидании того, как что-то должно случиться. Что-то, что не вписывалось в мои планы. Что-то, что не было похоже на мою привычную жизнь. В ней уж точно не было места таким вот женщинам, промокшим под дождем, босым и с туфлями в руках, и которые, может статься, были одного со мной возраста.

– Я уже не так молод.

Вспышка ушла, осталась лишь одна ясность. Вот она стоит передо мной, а потом ныряет мне под руку и оказывается там же, где и я – под зонтом. Я только в эту секунду услышал, как громко дождь колотил по нему. Должно быть, пока я наблюдал за ней, не заметил, как тот усилился. Я смотрел на нее, ощущая, что вновь обрел то, что когда-то давно потерял. Эти руки, вцепившиеся в зонт рядом с моими руками. Эти глаза, коричневые и пустые, похожие на все подряд и вместе с тем не похожие ни на что. Эти губы, что были словно отцветшая головка цветка, все еще имеющая надежды на цвет, за несколько мгновений до того, как та упадет наземь. Она была моего возраста. Я мог с точностью назвать эти числа. Я мог сказать, в каком месяце она родилась и какого числа, а еще – сколько тогда было времени. Она в ступоре разглядывала меня в ответ. Улыбка с ее лица пропала. Осталась лишь озадаченность и наблюдение за моими эмоциями. Я мог поклясться, что и думали мы об одном и том же. Находили в голове какие-то мертвые фрагменты прежних лиц, возвращали их к жизни и сравнивали с тем, что видели перед собой. А потом размышляли. Думали над тем, что изменилось, и как к этому теперь относиться. А самое главное – как относиться к человеку перед собой, что ему сказать и как себя повести.