– И что с Йованом будет теперь?

– Ничего. Я не планирую разводится официально. Я получаю от него письма, складываю их в одно место, и, конечно, никогда не читаю. Все это слишком прозаично. Я могу догадаться о каждой строке, что есть в этих письмах.

Кристина закачала ногой и убрала волосы за уши. Настало то время, когда за счет темноты фиолетовые балконы становились насыщеннее своим цветом.

– А ты? Почему вы развелись?

Я уставился в пустоту, пытаясь найти в себе то, что происходило тогда на самом деле. Дело в том, что я долго с этим боролся. С теми воспоминаниями. Я посадил это глубоко внутри себя и загородил от своего же внимания бетонными плитами. Но все было в порядке. Все было в порядке, пока я не начинал все это из себя доставать.

– Она разлюбила меня. И в один день исчезла вместе с ребенком.

Кристина повела бровью.

– Достаточно прозаично?

– Да уж. Иначе и не скажешь.

– Я тоже ничего не знаю о ней. Мог бы узнать, но не хочу. Можно сказать, я так же, как и ты, могу догадаться обо всем сам. Все это как-то уж слишком прозрачно.

Она долго всматривалась в мое лицо, на какое-то время застыв, как гипсовое изваяние, а потом издала горлом такой звук, словно наглоталась камней, повела плечом и отвернулась. Я рассмотрел в этом движении нежелание переставать смотреть. Это была некая вынужденная мера, загнанная в рамки приличия. Стоило ли мне говорить, как сильно ей было жаль? Ее тело говорило само за себя. Оно сразу стало каким-то неловким и угловатым, как будто ей стало отчего-то неудобно от самой себя. Язык тела говорит в девяносто девяти и девяти случаев, в то время как лицо может стать любым, каким только человек не пожелает его сделать. Лицо в девяноста девяти и девяти случаев молчит.

– А как же ребенок?

– Если человек чего-то хочет, его не остановить.

– И ты ничего не сделал?

– И что же по-твоему можно было сделать? Подать в розыск?

Я молча потер складку свою над бровями.

– Я всегда знал, что она мой личный палач, а мне в какой-то момент предстоит лишиться своей головы. Я просто не стал ей мешать.

Она закусила губу и взяла чайную ложечку в руку.

– В конце концов, такие как она не приживаются в браке. Да что уж там, они нигде не приживаются. Бегут ото всюду, будто их кто-то гонит. Беспрестанно чувствуют, что они не в своей тарелке, но этой нужной тарелки нет просто нигде. Таких людей не надо искать и не надо останавливать. Если запереть их дома, они вылезут в окно и расшибутся в лепешку об асфальт. Если верить этим людям, это – лучше, чем остаться в четырех стенах. Поэтому, лучше уж так. Отодрать как пластырь к чертям собачим. Рана долго будет болеть. Но все же, когда-нибудь перестанет. Так бы она болела всю жизнь.

– Ты это про нее?

– Скорее про себя. Сомневаюсь, что у нее остались какие-то раны. Что уж о пластырях говорить.

Мы помолчали, пока на улице №2, той, что была за ее спиной, по одному все больше и больше загорались балконы. Наверное, у нее было, что сказать мне или даже спросить, но она запечатала это все где-то в глубине души. Кристина отличалась тактичностью. Она бы никогда не стала юристом.

– Удивительно, да? Решили сбежать друг от друга, в надежде, что будем счастливыми. Оказалось, что это просто легенда. Вроде лепреконов, которые сидят на конце радуги. Или зубной феи, которая обменивает молочные зубы на деньги и шоколад. Оказалось, проблема глубоко не в нас. Главная проблема в то, что зубных фей и лепреконов не существует.

Я кивнул, хотя думал далеко не об этом. Я заказал себе большой бургер. Кристина от еды отказалась и только смотрела за тем, как я курю сигареты. Все это время прошлое было где-то здесь. Я бы даже сказал, что оно сидело в нас двоих, и стоило нам только встретиться, как мои кусочки и ее кусочки прошлого здорово так примагничивались друг к другу. Если бы я был один, я бы этого всего точно не ощутил. Прошлое выходит, откликаясь на чье-то точно такое же прошлое, связанное одним событием, людьми, погодой, и тем, холодные или теплые были руки у тебя и твоего человека. Теперь я всецело ощущал на себе это. Даже думать о жене, хоть мы и говорили о ней, у меня выходило с трудом. Мы оба думали об одном. Не о феях, не о лепреконах и не о нашем с ней прошлом, что прошло врозь. Мы думали о том, что ничегошеньки у нас с ней не вышло. Оказалось, там, где нас нет, есть кто-то другой. Всем важно оставаться на своих местах, чтобы не наживать себе всяких несчастий, в погоне за тем, что похоже на счастье. Может быть, для кого-то оно им и являлось, но не для всех.