Слева от конца этой тропы, в самом конце, докуда только могло хватать взгляда, стояла третья деревня. Там жили совсем старые люди, которые потихоньку уступали свое место тем, кто еще только начинал свой жизненный путь. Как только кто-то там умирал, дом выставляли на продажу, потом, когда его покупали, оттуда долго разносились звуки сверлежки. Эта сверлежка могла не прекращаться годами, а потом, наконец, смолкала. И вот, в доме появлялись новые лица. Это было печальное зрелище.

Но зачем я в этот день решил приехать именно сюда, я не знал. Знаю только одно, моя тяга к глуши, тишине и местам, где кроме меня могли быть лишь мертвецы и ежи, которые жутко пугались моих колес и то и дело фырчали, чтобы я мог их заметить и вовремя свернуть в сторону, – все это шло из детства. А вернее было сказать, что я был таким изначально. Стариком в теле ребенка, как кто-нибудь наверняка мог сказать. Вот я и поехал туда.

Сначала все было так, как я запланировал. Тропка была усыпана песком и кое-где на пути мне встречались доски и еще кое-какой мусор, что мешал моему движению. Но до сих пор я умело все это объезжал, выбирая участки с твердой землей, а лучше поросшие травой – такие для колес были крепче. Я ехал, смотря по сторонам на то, как солнце бежит меж деревьев прямо за мной. Велосипед у меня был классный. Его мне бабушка с дедушкой подарили на день рождения. Совсем не важно, что кататься на нем я научился не сразу и перед тем, как это случилось, я разбивал обе коленки по нескольку раз, да так, что на них живого места не оставалось. Но раны заживают. Кататься на велосипеде ты учишься всего раз в жизни, пусть иногда и долго. Но научившись, ты будешь кататься, пока не умрешь. Коленки все помнят. Вот бы и в старости у меня был свой велосипед. Я бы катался на нем на кладбище, посмотреть кто там появился и заранее присмотреть место и для себя, рядом с теми, кого я знал и мечтал повстречать снова.

Я ехал и уже почти финишировал отрезок, что был особенно крутым, но который тут же бы вывел меня наверх. Но вдруг мне под колесом попался здоровый камень, который я сразу не разглядел. Все, что случилось дальше, было как в тумане. Не сумев справится с управлением, я покатился куда-то в сторону, туда, где передо мной услужливо раздвигались кусты. Я хотел затормозить, как вдруг моя крепенькая земля, по которой я старался следовать, сменилась песком, да таким мокрым и жидким, что мои колеса не буксовали, а только упрямо несли меня куда-то вперед, постепенно снижая скорость. Когда велосипед почти перестал ехать и полностью увяз в песке, я поспешил с него слезть и перевести дух, ощущая, как от щек постепенно отлипает страх.

Место, где я оказался, было мне незнакомо. От основной дороги я проехал совсем ничего, ровно столько, сколько позволил мокрый песок, но то, что я видел, показалось мне оторванным от всего того, что я привык видеть. Солнце стекалось именно сюда. Все было желтым и тихим, и я бы даже сказал, неприкосновенным. Я почувствовал себя виноватым, что по стечению обстоятельств съехал с тропы и оказался здесь. Деревья были почти не тронуты ветром. Все стояло и молчало, охраняя свой личный порядок, в том числе и от меня. Я вертелся на одном месте, стараясь охватить взглядом все, что попадалось мне на глаза. Все сияло. Прислушиваясь к своим же шагам и шороху одежды, я поставил велосипед на колеса и проверил шины на наличие повреждений, как меня этому учила тетя. Берешь шину указательным и большим пальцами, а понимание, прохудилась шина или нет, безошибочно приходит само, как да или нет. На второй шине, стоило только приложить к ней пальцы, я услышал непонятный шорох, похожий на шум воды или ветра, когда листья деревьев начинают хлопать в ладоши. А то и на побег какого-нибудь зверька, но судя по звукам, определенно не слишком большого, такого, какого я мог бы спрятать в своей куртке и проехать с ним пару остановок на электричке.