Поспешив убраться с площади, Маркус еще несколько неспешных шагов просто пялился в небо, задумавшись о тех людях, что лежали под завалами, тех, кто замерз насмерть, не успев найти себе на ночь кров, и тех, кого свалила болезнь. К своему счастью или сожалению, у отца он перенял и здравый ум, поэтому начинать обвинять фанатиков из Пирамиды, что и сделало большинство, стоило дать слухам ход, смысла не было. Нужны были ответы, и дать их могли только те самые фанатики.

Он очнулся из-за накрывшей его тени и звука вращающихся лопастей. Сержант поднял голову, и его взору открылся огромный нос дирижабля, отбывающего со станции Солтиса куда-то на юг. Его вид внушал ощущение величия и эйфории только лишь от одного взгляда на этого зверя. Шум, издаваемый лопастями на задней стенке будки, где находились пассажиры c пилотами, представлялся рычанием существа, что использовался на гербе империи и красовался сбоку на накаченной горячим воздухом ткани, натянутой на каркас. Маркус завороженно наблюдал за полетом зверя, потеряв какую-либо бдительность. Через пару минут из-за каркаса выскочил тонкий луч солнечного света и пронзил незащищенный глаз наблюдателя, который тут же прикрыл лицо ладонью. Ненароком вспомнился совет Зигмунда с детских лет: «В Орионе не следует делать как минимум двух вещей. Первая – это смотреть в разгар дня невооруженным взглядом на солнце. Вторая – не пытаться спорить с морскими гномами на то, что сможешь отличить их женщину от мужчины». Маркус протер замыленные глаза и снова посмотрел на солнце, но на этот раз сильно прищурившись. Определять время по светилу учили еще в первые годы академии, но никому не дано поворачивать его вспять, поэтому, затянув покрепче лямки на плечах, он в спешке побежал к станции.

На перроне в красной мантии, ушитой серебром, стоял советник, который напоминал хряка, и трое его помощников за спиной. У одного в руках лежал зеленый мешок, а у второго – наплечная сумка. Хряк, едва завидев приближающегося полицейского, закричал ему, чтобы тот шевелился быстрее. Как только он, тяжело дыша, остановился рядом, хряк ударил его тыльной стороной ладони по затылку. Маркус схватился за голову и резко выпрямился.

– Ты наглеешь все больше и больше с каждой встречей. Ты почему опаздываешь? У меня, по-твоему, времени свободного вагон? А? Отвечай!

– Приношу свои извинения, господин.

– Я твоими извинениями даже подтереться не смогу. Из-за тебя теперь опаздываю, – он жестом приказал отдать все полицейскому, а сам сложил руки на животе. – Все, садись в паровоз и проваливай. Я свою работу сделал, – хряк гордо поднял голову и, проходя мимо полицейского, грубо толкнул его плечом. Идущий за ним помощник попытался сделать то же самое, но промахнулся, а остальные два только кинули пару злых взглядов.

Маркус вошел в первый вагон, проклиная хряка всеми известными ему словами за то, что тот дал порванный мешок. Внутри царила пустота, поэтому одинокий пассажир с легкостью нашел себе свободное место слева у входа. Раскинув вещи по всем сидениям вокруг себя, он уселся на оставшуюся часть сидения и с облегчением выдохнул. В ту же минуту паровоз подал пронзительный свисток и тронулся с места.

– Поехали, – сказал он невидимому собеседнику.

«Я неустанно молил Юну, чтобы он полетел. И он в самом деле полетел! Это потрясающе!»

Слова Алана Маркса, создателя сверхтяжелого дирижабля «Титанус», накануне трагического крушения

Руф не выходил из таверны «Сладкий Джо» уже вторые сутки и только и делал, что заливался нескончаемым потоком спиртного, которое уже с легкой опаской подносила ему Джоанна – хозяйка этого места. Сгорбившись на краю стойки, он игнорировал всех, кто заходил внутрь, и неохотно одаривал выцветшим взглядом завсегдатаев, что, едва завидев знакомое лицо, решали поздороваться с ним.