Оригон провел пальцами по гладкому лезвию и убрал кинжал в ножны.

– С того дерева замертво попадали все птицы.

Каин оглянулся и увидел несколько потрепанных безжизненных комочков.

– Эти божьи твари слишком нежны, а я немного взволнован. Аксель очень зол на тебя.

– Догадываюсь.

– Тебе никогда не хватало прозорливости, Оригон! Он плетет хитрую паутину, пока ты ослеплен прошлым.

– С каких пор ты стал таким заботливым?

– О, забота тут ни при чем. Моя душа жаждет видеть противостояние равных соперников, а не избиение младенца, это пошло и… надо признать, уже было… Бессмертные так помельчали, интриги – самое большее, на что они решаются, все трясутся за свое вечное существование… это так скучно!

Каин театрально вздохнул, его острый взгляд практически буравил воина, доказывая, что в рукаве у этого проходимца спрятан козырный туз, с которым тот, правда, не спешил расставаться.

– А, малышка Пифия тут совершено не причем, просто, когда лес рубят – щепки летят…

Он исчез раньше, чем Оригон успел до него дотянуться. Яростный рык война огласил округу, кое-где взорвались кирпичные кладки, пережившие тысячелетия, но не выдержавшие гнева Оригона.

…теченье жизни – миг продления. Улыбка, слезы, боль – мгновение… что вечно – не имеет ценности, цени, что скоротечней бренности…

Воин мрачно уставился на неровные нервные строчки, выведенные спешной рукой. Ее дар просыпается…

Оригон видел, как буквы трепещут, наполненные силой, они почти обжигали.

– Пифия, оставь ее! Ты забираешь ее жизнь…

На том же листе, но ниже огненные буквы вывели строчку.

«…ее ты выбрал, чувствуя меня…»

– Ты никогда не была жестока!

«… она – это я… еще одно мгновенье бытия, сосуд, в котором жизнь – мое дыханье, она – перчатка, я ж ее хозяйка!»

– Ты погубишь ее своим упрямством, она не сможет вместить тебя всю, это безумие!

«…ее ты любишь, иль воспоминанья? Отважно сердце в храме ожиданья…»

– Я не узнаю тебя, Пифия…

«… я слабости телесные забыла, уж много лет подобна я эфиру, душа без лат сильнее стали стала, я вижу больше, чем тебе сказала…»

– Из честолюбивых планов ты готова кинуть ее на растерзание зверю?

«… о, милый Оригон, тебя ревную, пленен ты хрупкостью сосуда моего, но старое вино тебя пугает… оставь сомнения на суд великий – время, и слово дам тебе мое, что удивит тебя оно…»

Строчки вспыхнули и пропали, оставив лист таким же, каким его нашел Оригон.

– Мара…

Он впервые произнес ее имя.

– Что же она для тебя приготовила?

Я ломала голову уже битый час, от натуги мыслительный процесс буксовал, и я все больше и больше делала глупые ошибки.

– Еще партию?

Каин довольно потирал руки, с гордостью рассматривая черное засилье на шахматном поле.

– Объясни мне одну вещь… В чем интерес, если играешь с заведомо слабым противником?

Мне порядком надоело проигрывать, шашки – не были моей сильной стороной, в шахматы я вообще не играла, да и азартной меня можно назвать лишь с большой натяжкой, что не скажешь о Каине, который уже ловко расставлял свои черные войска в боевой порядок.

– Я за множество ходов просчитываю все твои возможные действия, уловки, ловушки, подставы… Еще до того, как ты сделаешь ход, партия мною уже выиграна…, но на всю мою тактику и стратегию, на все мои прогнозы ты отвечаешь неописуемой глупостью, я, признаться, озадачиваюсь, ищу подвох, и порой даже переигрываю самого себя, это забавно…

– Глупость… – проворчала я, – может, это нестандартный подход к решению стоящих передо мною задач!

– Можно и тазик назвать самолетом, только от этого он не полетит…

Глубокомысленно изрек смотритель.

– Может, карты?

С надеждой пролепетала я.