Я не спала, голова была тяжелой, воспаленные глаза всматривались в темноту предутреннего пробуждения. Тени становились прозрачнее, появлялись смутные очертания домов вдалеке, небо наполнялось новыми красками, звезды почти погасли… Первые звуки стали заполнять тишину, там за окнами все просыпалось и оживало. Я вдруг поняла, что впервые за эти дни вижу краски и слышу звуки. Я заставила себя встать, слабо покачиваясь, подошла к балконной двери и открыла ее, ворвался холодный ветер, он разметал мои волосы и проник в комнату, меня проняло до костей, мороз защипал по коже и вдруг… я рассмеялась. Брызнули слезы, я осела в проеме, подставляя свое теплое тело морозному утреннему солнцу. Я чувствовала, я дышала, и, наконец, я поняла, что выжила…

Я заставила себя поесть, приятная тяжесть наполняла желудок, теплом разливаясь по всему телу. Перерыв в квартире все вверх дном, я, наконец, нашла запылившийся походный рюкзак. Недолго думая, я загружала в него теплые вещи, немного еды, спички, соль, маленький походный топорик и охотничий нож. Сделав пару звонков по телефону, я выдернула шнур. Последний раз бросив взгляд на квартиру, проверяя, все ли выключено, я выскочила в коридор, заперла дверь, и, не давая себе возможности подумать, пустилась вниз по лестнице.

Снег приятно хрустел под ногами, солнце немного припекало лицо, от чистого, насыщенного кислородом воздуха кружилась голова. Я все никак не могла привыкнуть к лесному пейзажу, каждый раз внутри что-то трепетало, в груди что есть силы, билось сердце, почти до боли сжимаясь от восторга. Молодые елочки, присыпанные ночным снегом, приветливо махали мне лохматыми лапами, немногочисленная лесная живность носилась по своим делам, нисколько меня не смущаясь. Я с сожалением оторвалась от местных красот с их деловитыми обитателями, надо было собрать хвороста, ночные морозы с пронизывающим зимним ветром быстро выстужали старую потрепанную жизнью хижину, где я когда-то остановилась на ночлег, перешедший в долгое основательное жительство. Дни я не считала, моя рана требовала долгого лечения, и я дала себе слово быть терпеливой.

Вечер быстро окутывал все синими тенями, скрадывая контуры, приглушая цвета. В печи потрескивал живой огонь, разгоняя по щелям сквозняки. Старый заброшенный дом требовал основательного ремонта, и по мере сил своих я приводила его в порядок, но все еще оставалось много работы. Прорехи в кладке печи отбрасывали на стены красные всполохи, единственная свеча мерно покачивалась на столе, ореолом разгоняя темноту вокруг себя, я всматривалась в ее яркий контур и ни о чем не думала, я взяла за правила освобождать свою голову от мыслей, в те минуты, когда вынужденно бездействую, все остальное время хозяйственные заботы занимали мое внимание.

– … о, как трепещет рана, там, где когда-то билось сердце… и боль, вот та замена, что делает тебя бесстрашною…

Я вздрогнула, не оборачиваясь на голос, прошептала.

– Каин.

– Всей своей скромной персоной.

Вкрадчиво подтвердил он.

– Ты пришел сплясать на остатках того, что от меня осталось?

Мой голос не дрожал, я была абсолютно спокойна, только, пожалуй, немного раздосадована той компанией, что мне досталась, Каин не был приятным собеседником.

– О, как я люблю страдания, столько граней, и каждая по себе уникальна…

– Почему бы тебе не испытать их на себе, впечатлений будет больше, гарантирую! Ах, да! Ты же не можешь…

Мне показалось или он действительно напрягся.

– Дерзость – лохмотья, прикрывающие слабость.

– Зато я могу себе ее позволить, а ты как нищий просишь подаяния.

По-моему, я его достала, я физически ощущала его гнев, мне стало не по себе, голова закружилась.