Валерка хохотал, а Семён продолжал:

– Дела идут. На курсы приняли, учиться иду. Через четыре месяца буду составы в метро водить.

– Покатаешь нас с Валеркой? – с порога поинтересовалась вошедшая Райка.

– Конечно! По кочкам, по кочкам. В ямку – бух!

– А жить иде собираися? – продолжал допытываться Герасим.

– Ну, чего пристал? Всё тебе знать надо, – проворчала Варвара, расставляя стаканы. – Где да как. Давайте чай пить.

Все расселись за столом, разлили кипяток по стаканам.

– Я не просто так спрашивал, – Герасим повернулся к гостю. – Поди с Мытищ, где угол сымаш, до учёбы добираться не ближний свет?

– Зато дешевле, чем в Москве, – ответил Семён. – Как на работу примут, переберусь поближе.

– Ну, да… Ну да, – задумчиво протянул Герасим. – А знаш, Семён, перебирайся к нам. Денег с тебя не возьму. Мать, ты как, не против такого постояльца?

– Да, конечно! Нечего по чужим углам мыкаться. Потеснимся. Зимой теплее будет, – улыбнулась Варвара.

Семён долго отказывался. Но когда и Райка, умоляюще глядя в глаза, прошептала: «Останься!» – он капитулировал.

* * *

Первая послевоенная зима быстро пролетела. За эти месяцы многое случилось. Семён отучился и был принят на работу в депо «Северное». Он признался Райке, что полюбил её, и сделал предложение. Не раздумывая, она согласилась. Родители молодых были не против и только порадовались за них.

Как-то погожим весенним вечером он поджидал Раису у ворот больницы:

– Сеня? Что ты тут делаешь? – удивилась девушка.

– Да, вот… решил встретить, прогуляться…

– Ну, пойдём.

Они не спеша пошли по переулку в сторону Шаболовки. Райка рассказывала, как прошла смена, что палаты не пустуют, что врачи творят чудеса, исправляя следы ранений. Семён, казалось, её не слушал. Вдруг он остановился, повернул девушку к себе лицом и заговорил:

– Рай, послушай. Только не перебивай. Давно надо было сказать, но я думал… со временем как-то само утрясётся… успокоится… забудется. Хочу забыть. Стереть прошлое. Чтобы чистый лист. Не получается.

Он перевёл дыхание, глубоко вздохнул и продолжил:

– Зорюшка не отпускает. Я не могу забыть. Я, иногда забывшись, тебя называю её именем.

Семён отвёл глаза. Райкино сердце замерло. Она глотала свежий, наполненный запахами молодой листвы воздух, а на грудную клетку давил камень прошлого. Она знала, что этот разговор рано или поздно должен был состояться. Перед ней тоже маячила тень сестры и вселяла сомнения – а имею я право на чужое счастье?

– А знаешь, Сеня, Зоря со мной всегда. Она во мне живёт. И с этим ничего не поделать. Ни забыть, ни прогнать – невозможно. Это любовь. Она похожа на вишню. По весне распустится, оденется белым цветом, а поздние заморозки вмиг загубят или ветер разгуляется и поломает ветви. Да мало ли что ещё может случиться? Молния ударит. Но с корнями, что под землёй, – Райка приложила руку к груди, – мы ничего поделать не можем. Они остаются живыми и из них вырастут новые деревья.

Летом они расписались. Свадьбы никакой не было. Пришли в загс, оформили документ о бракосочетании. Когда Раису спросили, будет ли она менять фамилию, она ответила:

– Да, и имя тоже.

Семён удивился, но виду не подал и вопросов не задавал. Так Райка стала Зорей Герасимовной Крюковой.

По дороге домой она шла под ручку с мужем, гордо подняв голову, и думала о том, что больше не будет между ними тени прошлого, что она будет любить Семёна в два раза больше: за себя и за сестру. И пусть он не будет пугаться, называя её Зорюшкой.

А Семён восхищался женой. «Это сколько же силы было спрятано в этом хрупком теле, чтобы отказаться от себя, от имени? Сколько любви хранит её сердце?»