Мы там просидели ещё сутки. После чего пришел какой-то высокопоставленный офицер в сопровождении начальника конвоя, который охранял нас. Этот офицер разговаривал по-русски без акцента. Я не помню, спрашивал ли он кого-либо из сидящих в подвале жителей или нет. Но, когда он выходил из подвала, подымаясь вверх по ступенькам, кто-то его спросил: «Нас не кормили. Сколько времени ещё мы здесь будем сидеть? И будут ли нас кормить?». На, что этот офицер, повернувшись, ответил: «Пусть вас кормит Сталин». И ушел, однако, минут через тридцать в подвал вошел начальник конвоя и сказал, что от каждой семьи в город за продуктами может уйти один человек. Но, если кто-либо из них через три часа не придет семья будет расстреляна. От нашей семьи за продуктами ушел Верняковский. Не более, чем через полтора часа он принес половину мешка армейских сухарей, пропитанных сахаром. Воды у нас не было. Так как водопровод в городе не работал.

К концу этого же дня заработал водопровод, было ещё светло. В самом подвале не было водопроводной сети, а вот во дворе института была водоразборная колонка. Двор института представлял собой внутренний дворик п-образного здания. Первыми водопроводом воспользовалась охрана. Возле колонки все же поставили часового. Выход во дворик из подвала оказался только один, хотя их было три. Но два выхода были закрыты. Возле этого выхода столпились люди находящиеся в подвале. В том числе туда прибежали и мы с мамой. Немцы выпускали по одному человеку с какой-либо посудой, чтобы он мог набрать воды из колонки. Часовой возле колонки наливал воду сам. Немцы объявили, что в первую очередь могут пойти за водой старики и дети, кто-то мне в руку дал двухлитровый стеклянный графин. Часовой у двери меня пропустил, я пошел за водой.

Все мы думали, что я принесу, полны графин воды, и мы все напьемся. Ничего подобного! Немец налил мне приблизительно третью часть графина, закрыл мне кран колонки и сказал: «Weg». Я ещё не ушел от колонки, когда к колонке подошел старик еврей, лет 70 с окладистой бородой с какой-то посудиной, которую он подставил под кран колонки. Стоящий там немец посмотрел на него и сказал: «Jude». И ударил его ногой обутый в тяжелый немецкий сапог в живот. Старик упал, кто-то выбежал из дверей подвала и утащил его туда. Я вернулся в подвал и отдал графин с водой маме. По дороге я отхлебнул из горлышка графина немножко.

Мы вернулись на свое место в подвале. Верняковский говорил маме, что отсюда можно удрать, т.к. ничего хорошего в данном случае от немцем не ожидает. Мама ему сказала, что уйти с детьми она не рискует, все же охрана и потом идти по оккупированному городу так же опасно. На это Верняковский сказал маме, что один он способен уйти. Мама сказала: «Оставляй нас и можешь идти». Верняковский оставил с нами своего сына Вову и ночью ушел.

Наутро нас выгнали из подвала, построили в колонну на улице перед институтом и вывели перед колонной Верняковского и ещё нескольких мужчин, которые ночью убежали из подвала. Появился офицер, хорошо говоривший по-русски, который ранее в подвале говорил: «Пусть вас кормит Сталин». Он объявил: «Мы выводим людей ради их безопасности за город, за реку Друть, в наш тыл. А представленные вам негодяи не оценили наше хорошее к вам отношение. Они, нарушив установленный нами, порядок, пытались убежать. Они подлежат расстрелу. Но я проявляю милосердие и не расстреляю их. Но, чтобы преподать им урок, я их выпорю». Он ходил со стеком. Вот этим своим стеком он и бил по лицу каждого из стоящих перед строем мужчин. После чего объявил им, что они могут благодарить Бога и встать в колонну, где стоят их семьи. Далее он сказал: «Если ещё кто-либо попытается убежать из колонны, которая пойдет сейчас к Друти, он будет обязательно пойман и расстрелян. Будет расстреляна так же вся его семья». После чего он удалился.