– Да, не знал. Но, если он опоздает, и вы будете расстреляны, я его так же расстреляю.

– Ну, почему же сразу расстрел?

– А, чем вы кроме своих жизней могли поручиться? У вас драгоценности есть?

– Нет у нас ничего.

– Тогда выходит, что кроме вашей жизни у вас ничего нет.

– Да.

– Вот и отвечайте своими жизнями.

Подозвал двух солдат, те начали готовить автоматы в толпе горожан начали возмущаться. Возмущались не поведением немца, горожанам оказалось понятна логика немецкого офицера. Почему-то стали ругать мою маму и переводчицу: «Вот дуры, зачем вам это было надо? Конечно, он не вернется». Подходит 15 минута, немцы уже берут автоматы наизготовку и вдруг в хвосте колонны закричал кто-то: «Остановитесь. Он бежит с коровой». Действительно запыхавшийся учитель, черт бы его побрал, бегом, держа на поводу корову, подбежал к начальнику конвоя и быстро сказал: «По-моему я не опоздал». Тот посмотрел на часы и сказал: «Да». Солдаты отошли от нас, офицер велел нам встать в колонну. Учитель с коровой так же встал с колонной. Там его начали ругать: «Да, ведь если бы ты прибежал позже хотя бы на одну минуту. То эти женщины с детьми были бы уже убиты. И конечно немцы бы расстреляли и тебя. Ты соображаешь, к чему могло это привести? Тебя мог остановить любой немецкий солдат, убить даже и их бы расстреляли за твое легкомыслие. Хотя они сами легкомысленные дуры». На, что учитель отвечал: «Если бы я знал, что их могут расстрелять из-за меня я бы ни за что не пошел бы за своей коровой. Но я пришел вовремя, я сдержал свое слово».

Уже взрослым я размышлял над этим эпизодом. И я подумал, что этому учителю нужно было, во что бы то ни стало хоть на несколько минут куда-то зайти. И он, поэтому пошел на такой риск. Я даже подумал, что где-нибудь у него в погребе могли прятаться какие-то люди, и погреб был закрыт. И, если бы он его не открыл, они бы умерли там. Это конечно ни на чем не основанное предположение, но никто из 500 горожан, в том числе и я, так и не могли понять, зачем ему нужна была корова. А вот как повод для минутного посещения своего дома это было нормально. Минут через 20 конвой скомандовал: «Вперед, через переправу». На ту сторону Друти конвой с нами не пошел. И мы оказались за Друтью, полностью свободными. Куда хотим, туда и можно идти.

Перед переправой немцы говорили: «Идите в Бобруйск – это наш глубокий тыл». В Бобруйск, мы конечно не пошли. Мы просто не знали куда идти.

Проходя нам, встретились купающиеся в речушке несколько немецких солдат. Они заговорили с мамой, спрашивали, куда мы идем. Мама отвечала, что нас просто выгнали из города, а, куда идти дальше мы не знаем. Пойдем в какую-либо деревню. Но мы и находились в какой-то деревне. Верняковский со своим сыном к купающимся немцам не подходил. Они стояли недалеко от какого-то дома под деревом. Один немец вышел из воды, вытащил из кармана плавок бумажник, а из бумажника фотографию, на которой была изображена молодая женщина с двумя детишками, примерно моего с братом возраста. И сказал: «Это моя жена, они остались дома в Германии, а я вот воюю здесь», немцы засмеялись.

Почему-то потом один из них пошел показать нам небольшой полевой аэродром. А может быть, это просто была площадь деревенская, на этой площади стояло несколько самолетов наших и немецких. Был наш маленький истребитель, а так же какой-то большой самолет и наш биплан то ли По-2, то ли У-2. Немец подошел к этому биплану, а потом к истребителю и сказал: «Русфанер». Потом подвел нас к немецкому истребителю, конечно, тот выглядел намного современнее наших самолетов: изящная, красивая машина. И сказал: «Это оружие, как вы думаете, чье лучше? Наше или советское? Глядя на эти самолеты». Конечно, ответ мог быть однозначным, но мама промолчала.