– Все у нас было. Поле, огороды, скотинка, лес под рукой, – на последних словах голос старца дрогнул, – беда-то как раз оттуда и пришла.

Ульман развернулся. В тусклом и красноватом свете от тлеющих углей его лицо казалось еще более осунувшимся и старым.

– Что за беда? – сухо спросил я.

– Поначалу скотинку драть кто-то начал, – он развел руками, – мы, грешным делом, на волков сперва подумали.

– И правы в итоге оказались, – шепотом добавил юноша.

– Ах, Йенс, если б в волках только дело было, – отмахнулся Ульман, – разве б докатились мы до жизни такой?

– К делу, – перебил я. – Кто убивал скот?

– Не сразу удалось нам подсмотреть. Долго на волков мы думали. Следы уж очень похожи были, только, мил человек, крупные очень. Я таких «серых» с роду не встречал. А потом, однажды лунной ночью… – старика передернуло, он запнулся.

– Оборотень? – догадался я.

– Он самый, – кивнул Ульман, потупив взор.

– Здоровенный, – тихо прошептал Йенс, – до нас доходили иногда слухи, что эти твари размером с человека, да этот другой какой-то.

– Другой? Что значит другой?

– Это вам, мил человек, пусть Йенс расскажет. Он его лучше разглядеть сумел. А у меня глаза уже не те.

Я повернул голову к юноше. Тот стоял справа, облокотившись о деревянную стену. Дождь продолжал умиротворяюще хлопать по крыше. Если бы не бледность на лицах и страх в глазах собравшихся, этот вечер ничуть не отличался б от обычных деревенских посиделок в ненастную погоду. Но мнимость покоя давила лишь сильнее.

– У нас оставалось всего пара коз, – громко сглотнул Йенс, – старались оберегать, как могли. Запирали на ночь в крепком сарае. Засов там прочный и находится внутри. Так он сумел выломать ворота… снаружи!

– Хм.

– Да, мил человек, – вздохнул Ульман, – не простой это оборотень.

– Грохот всю деревню разбудил… точнее, – юноша вытер лоб дрожащей рукой, – тех, кто в ней еще оставался. Я схватил кочергу и выбежал…

– Ты, что?

Мои брови взмыли вверх, но они этого не увидели – я так и не снял шлем.

– А что еще оставалось? – голос юноши оставался тихим, но в нем засквозило отчаяние. – Это были наши последние козы!

– И что потом?

– Я увидел… я увидел… – он запнулся и вновь утер лицо. Йенс явно не хотел возвращаться памятью в прошлое. – Он размером с медведя был! И морда как у медведя, и клыки. А шкура волчья… только белая!

Он умолк и потупил взор. В доме опять повисла тишина, нарушаемая лишь слабым шорохом небесных потоков по покатой крыше.

Я хмыкнул:

– У тебя от страха голова помутилась. Таких оборотней не бывает.

– Я знаю, что видел, господин.

Йенс поднял на меня глаза, в которых смешались страх и решимость. Он действительно верил в то, что говорил.

– Агнет тоже его видела, – добавил юноша, словно хотел подтвердить свои слова.

– Агнет?

Он молча кивнул на русую красавицу возле очага. Та продолжала отстраненно смотреть на тлеющие угли. Их свет отражался в ее пустых глазах.

«Агнет, значит… какое красивое имя. Интересно, она еще сохранила свою добродетель?[3]».

– Ответь, дочка, мил человеку, – нравоучительно потребовал Ульман, – он ведь ради нас такой нелегкий путь проделал-то.

– Да, – холодно отозвалась она, не поднимая взора.

Ее голос оказался мягким и нежным, но от него веяло льдом.

– Что, да? – хмуро уточнил я.

– Видела.

Отрешенность и явное нежелание говорить начинало меня раздражать. Внезапно захотелось схватить девчонку за косу и как следует тряхнуть, чтобы вытвщить из ступора, но тут вновь вмешался старик.

– Прости ее, мил человек. Страху мы все натерпелись знатно. А Агнет у нас очень хрупкая, как нежный цветок.

– Оно и видно. Однако не стоит передо мной корчить обиженную фрейлину.