Она носила кольцо Соломона Лариса Лазарова

Нине, милому сердцу моему человеку, в час испытаний помни: «И это пройдет».

Мика еще раз пересчитала. Их было ровно четырнадцать штук, бывших дачных картофелин. Считать можно было бесконечно – цифра не увеличивалась. Конечно, сюда можно было прибавить полбанки квашенной капусты, две свеклы, штук десять морковок и две банки маринованных грибов. Но картина не радовала все равно.

Почему-то особенно угнетало относительно приличное состояние квартиры. Максимально, согласно вложенным суммам, приближенное к евростандартам двухгодичной давности. Куцый натюрморт ущербно смотрелся на плитке под мрамор. Но действительность всегда более жестока, чем хотелось бы. Деньги кончились, и если не навсегда, то очень надолго. Растолкав дары природы, а вернее, дары родственников с обеих сторон по пакетам и затворив холодильник, Мика задумалась. Как дожить до лучших времен, сохранив в целости ряды семьи? Сын и собака с гиканьем в очередной раз пронеслись под балконом, не позволяя ни на минуту допустить мысль о позорной капитуляции. Славный выхоленный и возлелеянный мирок социального благополучия лопнул в один день, и оказалось, что нет такой заначки, на которую можно прожить больше полугода. Особенно у нас. И здесь. И с такими-то соблазнами и запросами. А пожить-то как хочется!

Мама пока крепилась, подбрасывая то с пенсии, то с внезапного приработка на хлеб. Так ведь не хлебом единым.

Мика опять курила на кухне. Курить было вредно, потолок на кухне – жалко, сигарет оставалось мало, но мрачные мысли требовали порции яда.

Микаэлла никогда не была серенькой мышкой. Высокая – сто семьдесят восемь сантиметров – заметная нимфа, и имечко способствовало. Мама Мики, смело поехав сопровождать племянницу в дальний Байкальск, уже на месте поняла, что несколько переоценила свои семимесячные возможности. Так что родившаяся уже в третьем поколении коренных сибиряков девочка увидела свет на Дальнем Востоке. В те далекие светлые времена как-то не принято было поднимать шум и устраивать бог знает что по такому поводу, как передвижение на поезде через всю страну с грудным ребенком. То ли страна была больше, то ли люди спокойнее… Целый месяц проживания у родственников и четыре дня пути Мика была Мариночкой. Пока папа в родном городе об этом не знал. И, надо сказать, прекрасно себя чувствовала. Отец же, будучи очень творческим человеком, категорически был против такого неблагозвучного сочетания.

Мариночка единым росчерком регистратурного пера стала Микаэллой, ну а про исконно украинскую девичью фамилию и говорить не стоит. Потому что сменила ее Мика в восемнадцать неполных лет на болгарскую. Благо болгар в том сибирском городе было предостаточно. А кто ж его иначе строил бы? Ну не местные же жители? Хватит с них и того, что приезжих они очень не любили.

Семейная лодка через пару лет тихо разбилась об интернациональный быт и затонула. Мика с сыном осталась на берегу. Как водится болгарский по традиции, сына звали Чеслав. Как деда, со стороны отца. Правда, очень скоро Чеслав стал Честиком. Честулей – в штиль и паршивой обезьяной – в шторм.

Мика загасила сигарету о подоконник. Пропади все пропадом. Все равно собака придет в мокрой грязи. Ее нужно будет мыть душем, от чего вопли бедного животного разобьют сердца впечатлительных соседей. Сына придется буквально за шиворот тащить к столу и заставлять прочитать хоть что-нибудь. Мика всегда с умилением смотрела американские фильмы, где дети проклятых капиталистов целовали мамочек перед сном, выключали свет и, подсвечивая себе фонариком, читали. Под одеялом! Книгу! Которую родители запрещали им читать. Микин сын читать не хотел. Ничего и нисколько. Даже про индейцев, даже детективы, даже анекдоты! Нет, одну книгу он прочитал. Называлась она лихо: «Фольклор детей пионерского лагеря». Фольклор. Неделю потом Мика просыпалась в ужасе, когда что-то темное ползло ночью по светлому ковру спальни и загробным голосом вещало: «Девочка, девочка, задерни синие шторы».

Первый удар в дверь был невесомым. Поэтому броня выдержала и даже не прогнулась. А вот второй раз в дверь всем весом ударилась собака. Это уже серьезно. Звонок заголосил так, что вздрогнули гнутые решетки на окнах. Семья рвалась домой. Ужинать. И это они еще не знали, что ждут их макароны с мясом. С последним. Можно сказать, от себя.

Ночью зазвонил телефон. Ночной звонок – это привычное напоминание о работе. Мы тебя не забыли, ты нам нужна. Не спишь?

Но звонили не с бывшей работы и даже не второй муж, решивший все начать сначала. И даже не родители с плохими известиями. Это позвонило Микино счастье. Помните? На белом коне.

Звонила боевая подруга Елизавета Марковна Гольдман, попросту Лизка – хотя для пациентов она всегда оставалась доктором Гольдман – и напоминала, четко выговаривая каждое слово: «Мика, через сорок пять часов состоится торжественное празднование моего дня рождения. На природе, с шашлыками и шампанским. А то все “Наполеон” да “Наполеон”, как говорил мой отец Марк Соломонович».

Лизавета была представительницей знатной медицинской династии. При упоминании ее фамилии в медицинских кругах все уважительно покачивали головой: «О! Вы дочь академика Гольдмана?». Дочь великого кардиохирурга, да притом единственная – это накладывало определенную ответственность.

Судьба ее была предрешена с рождения. Вместо нейрохирургии, о которой она мечтала с детства, по настоянию отца («перспективно») выбрала специальность дерматолога-венеролога. Пришел к тебе человек с бедой, а через некоторое время уходит уже с надеждой. Но благодарности в виде пакетов-букетов Лизавета презирала: «Не прилично молодому кандидату наук за сохранение врачебной тайны и избавление от мук совести принимать гастрономические подношения».

На работе она носила безупречно белый халат поверх дорогих костюмов, а ее золотая подвеска с Маген-Давидом всегда была в поле зрения. Когда она, стуча точеными пальцами по столу, говорила: «Нас ведь докторов обижать нельзя. Это сейчас вам от нас ничего не нужно. А вдруг да, не дай Бог, понадобимся?», даже самые грозные бизнесмены сникали и обещали помочь.

Мика взялась за голову. Куда пристроить Честика, кто погуляет с собакой? Что этой гангрене подарить, чтобы не сорваться в пропасть окончательно, но и не осрамиться перед бывшей державой? Благо времени было в достатке. Честик был водворен к родственникам со строжайшим напутствием приехать к вечеру и выгулять животное. Подарок сам выпал на голову с антресоли в виде остатков былой роскоши – кружевного постельного белья, вывезенного чуть ли контрабандным способом из лучшей жизни. С заграничными поездками и декларируемыми долларами. Вообще, настоящее время Мику немного смущало. С одной стороны, оно настолько напоминало годы ее безумной безденежной, но прекрасной молодости, что дух захватывало. Кто сказал, что только по имени-отчеству и в магазинах – «тетенька»? А с другой, больно резким оказался переход от всеобщего подобострастного уважения к сочувственно-равнодушному подбадриванию. Трудно быть вычеркнутым из списка необходимых людей и перенесенным в конец длинного перечня бывших друзей.

Таки надо быть на празднике- значит так тому и быть. Если уже и совсем нигде не появляться, можно с ума сойти. Поехали. Праздновать. Мика была как раз в нужное время и в нужном месте. Компания, как всегда, слаженная, друг другу знакомая до тонких нюансов разгульного веселья и потому считающаяся с маленькими слабостями присутствующих. Промахи близких надо прощать.

Накрытая к приезду друзей поляна ломилась от изобилия и лопалась от количества спиртного. Три машины, две из которых просто очень приличного вида, скромно стояли в стороне, журча разной музыкой. Здоровенный дог, принадлежавший поклоннику именинницы, чванливо прохаживался по молоденькой травке. Походный мангальчик был готов к использованию.

О, эти праздники на первой траве! Когда уже надоели кабаки и бары. Когда авитаминоз потряхивает даже самых «новых» русских. Когда зима уже кончилась, но весна еще не началась, а лето приблизительно так же далеко, как Бразилия. Уже есть договор с директором турбазы или летнего лагеря, или еще какого-либо пригородного учреждения, имеющего бассейн, сауну и так называемый комплекс услуг. И, разумеется, жизнь, так долго томившаяся, взрывается неуемным весельем, пьяными концертами и страстными ночами на казенных простынях.

Застолье сменили танцы на траве. Мика с удовольствием попрыгала вместе со всеми под бойкую музыку. Вика – бармен по профессии и призванию, не менее боевая подруга – продемонстрировала танцевальные па современного молодежного Контемпа. И, конечно же, не удержалась на ногах. Чтобы устоять, вцепилась в медленно фланирующую пару, томную даму с кавалером. Отчего боди у дамы где-то щелкнуло и оказалось немного выше головы. Кавалер от неожиданности, так как на откровенные сцены еще только намекалось, дернул даму на себя. В результате Вика с боди рухнула на стол, разнеся в дребезги былое великолепие. Дама оказалась в интересной позиции над кавалером. При этом верхняя часть одежды отсутствовала. Дог, справедливо решив, что происходит непотребное, недобро гаркнул и рванул наводить порядок. Друг именинницы попытался ухватить его за ошейник, но просчитался и, врезавшись головой раздетой даме в поясницу, создал из имеющейся уже композиции что-то уж слишком фривольное. Те гости, которых не затронула акробатическая сцена, обнаружили себя изрядно измазанными помидорами и солеными огурцами, разлетевшимися со стола. Шеф-повар матерно ругался, вытаскивая из-под опрокинутого мангала посыпанные доброй долей земли и пепла шашлыки. Хотя, как известно, не поваляешь – не поешь.