«Сила тока на участке цепи прямо пропорциональна напряжению и обратно пропорциональна сопротивлению, – проговаривал он вслух, обводя рукой схему. – Казалось бы, просто. Но попробуйте применить это к реальной жизни…» – он собирался продолжить мыслью о сложностях человеческого «сопротивления» эмоциям, но его взгляд скользнул по рядам и невольно задержался на Анне Марковой.

Она сидела, как обычно в последнее время, сгорбившись, почти спрятавшись за учебником. Ее лицо было бледным, глаза опущены в тетрадь. «Что с ней? – мелькнула мысль, не в первый раз. – Такая способная девочка, а последнее время словно погасла. Как будто несет какой-то непосильный груз…» Он вспомнил их недавний разговор после уроков, ее слезы, ее дрожь. Что-то глубоко внутри него откликнулось тогда – искра сострадания, смешанного с тревогой. «Надо будет еще раз поговорить… деликатнее…»

В этот момент его слух выхватил из общего фона шепот из задних рядов. Голоса девочек – Насти Петровой и ее подруги Леры. Шепот был не просто тихим – он был сдобрен ядовитой интонацией, знакомой любому учителю.

«…да она же просто млеет, когда он поворачивается! – хихикнула Лера, явно не подозревая, что ее слышат. – Видела, как она вчера на него пялилась у учительской? Глаза по пять копеек!»

«Ага! – подхватила Настя, тоже шепотом, но громче. – И ведь думает, он такой умный-преумный ее заметит! Смешно! Он же взрослый мужик, а она… школьница с соплями! Хотя… – голос Насти стал слащаво-едким, – может, он как раз таких неопытных и любит? Типа, легче обалванить…»

Алексей Сергеевич замер с поднятым мелом. «О ком они?» – первая мысль была абстрактной. Учителя часто становились предметом сплетен. Но что-то в интонации, в слове «пялилась», в этом ядовитом «умный-преумный» зацепило его сознание. Он машинально продолжил писать на доске, но слух был обострен до предела.

«Ну, Маркова-то точно обалдела! – снова Лера. – Влюбилась по уши! Весь класс уже ржет! Ты видела эти „письма любви“, что мы ей подкидывали? Она аж плакала в туалете!»

«Маркова»

Имя прозвучало как удар молнии в тишине его мыслей. Алексей Сергеевич резко обернулся. Мел выскользнул из пальцев и разбился о пол с тихим хрустом. Все взгляды в классе устремились на него. На секунду воцарилась гробовая тишина.

«Маркова? Анна? Влюблена?» – мысль бешено закрутилась в голове. «В кого?» Он посмотрел прямо на Настю и Леру. Они замерли, как мыши перед удавом, глаза округлились от испуга. Они поняли, что он слышал. Поняли и знали, о ком шла речь. Их испуганные взгляды метнулись от него… к Анне.

Анна сидела, словно окаменевшая. Она не плакала. Она была белее мела. Глаза, огромные от ужаса, были устремлены на него. В них читалась немыслимая мука, стыд и… мольба. «Боже… Так это… правда? И… в меня?»

Смятение охватило его с невероятной силой. Физика, доска, класс – все поплыло перед глазами. Внутри бушевал ураган противоречивых чувств.

Сторона первая: Учитель. Разум. Страх.

«Господи… Это же катастрофа! – панически пронеслось в голове. – Она ученица! Я – учитель! Это профессиональная смерть! Достаточно одного неверного слова, одного неосторожного жеста – и всё! Сплетни, комиссия, увольнение, позор! Родители… директор…» Он ощутил ледяной ком страха в груди. «Я должен немедленно прекратить это. Жестко. Публично. Отчитать их за сплетни. Отделить себя от этой… нелепицы». Его взгляд стал жестче, профессиональная маска начала срабатывать.

Сторона вторая: Мужчина. Чувства. Симпатия.

Но под маской бушевало нечто иное. Воспоминание об Анне после уроков: ее заплаканные глаза, дрожь в плечах, искренняя боль. Воспоминание о том, как она иногда отвечала на уроке – тихо, но удивительно глубоко, с пониманием сути, а не просто формул. «Она не похожа на других… – мысль проскользнула вопреки воле. – Умная. Чувствительная. И…» Его взгляд, против его воли, скользнул по ее фигуре, скрытой мешковатым пиджаком, но он вдруг вспомнил изгиб ее шеи, когда она сидела за партой, мягкую линию губ, когда она сосредоточенно думала… «И красивая… – признался он себе с ужасом и… теплой волной, прокатившейся по животу. – Неброско, но…»