«Зачем я здесь? – мысленно бичевала себя Анна, глядя на портрет Ньютона, который вдруг показался ей строгим и осуждающим. – Чтобы мучить себя? Чтобы дышать воздухом, которым он дышит? Идиотка. Безнадежная идиотка…» Она уронила голову на сложенные на парте руки, чувствуя, как предательские слезы снова подступают. Тяжесть была невыносимой.

Именно в этот момент дверь кабинета открылась. Анна вздрогнула, как от удара током, и резко выпрямилась, инстинктивно вытирая глаза тыльной стороной ладони. В проеме стоял Он. Алексей Сергеевич. Высокий силуэт на фоне освещенного коридора. В руках у него была стопка тетрадей и папка.

«Анна? – его голос, обычно такой уверенный в классе, прозвучал чуть тише, мягче, отчего сердце Анны дико рванулось в груди, забившись как пойманная птица. – Я думал, здесь уже никого нет. Готовишься?»

Он вошел, закрыл дверь. Шаги его по кафельному полу отдавались гулким эхом в тишине и в ее собственном теле. Каждый шаг – удар по напряженным струнам внутри. «Он здесь. Один. Со мной. Боже…»

«Д-да, – выдавила Анна, опуская глаза в учебник. Лицо горело огнем. – Контрольная… завтра…» Голос звучал чужим, сдавленным.

Он подошел к ее парте. Не садясь за учительский стол, а придвинув стул с соседней парты и опустившись напротив нее. Ближе, чем когда-либо. Анна почувствовала легкое движение воздуха, смешанный запах – мела, бумаги, и едва уловимый, но такой знакомый, сводящий с ума аромат его одеколона: древесина, что-то свежее, как горный воздух, и… мужская кожа. Этот запах ударил в голову, как наркотик. Она непроизвольно втянула носом воздух, и ее живот сжался от странного, теплого спазма.

«Анна, – он наклонился чуть вперед, положив локти на парту. Его руки… сильные, с длинными пальцами и четкими сухожилиями, лежали так близко. Анна невольно представила, как эти пальцы держат мел, перелистывают страницы, как они могли бы… Она резко отвела взгляд, чувствуя, как кровь приливает не только к лицу, но и ниже, вызывая странную, пугающую тяжесть и влажность между ног. – Послушай, – продолжил Алексей Сергеевич, его голос был тихим, проникающим глубоко внутрь. – Я не слепой. Последние дни… ты выглядишь очень несчастной. Расстроенной. Словно весь мир на тебя давит. Всё в порядке?»

Его вопрос, его искренняя, неподдельная забота, прозвучавшая в этой интимной тишине, обрушила последние защитные барьеры. Анна почувствовала, как подступает комок к горлу. Она хотела сказать «всё нормально», отмахнуться, но слова застряли. Вместо этого из глаз потекли предательские слезы, горячие и соленые. Она резко отвернулась, пытаясь их смахнуть, но было поздно.

«Ой, простите… – прошептала она, ненавидя себя за эту слабость, за то, что он видит ее такой – жалкой и заплаканной. – Просто… много учебы. И… всё».

Он не спешил. Молчание повисло между ними, но оно не было неловким. Оно было наполненным. Анна чувствовала его взгляд на себе – тяжелый, изучающий, теплый. Она рискнула поднять глаза. И встретилась с его взглядом. Серо-зеленые глаза, обычно такие яркие и полные энергии на уроке, сейчас были глубокими, как омут, и полными… чего? Сострадания? Понимания? Бесконечной усталости? В них не было ни капли насмешки или осуждения, которые она видела повсюду последние дни. Только эта тихая, всепроникающая забота.

«„Много учебы“ – это важно, – сказал он мягко, и уголки его губ дрогнули в намеке на улыбку. – Но не менее важно и твое состояние, Анна. Школа – это не только формулы и даты. Это еще и люди. И чувства. Иногда очень сложные». Он сделал паузу, и Анне показалось, что он смотрит прямо в ее душу, видит все ее постыдные, грешные мысли. «Если что-то гнетет… если нужна помощь или просто… поговорить – моя дверь всегда открыта. Не только как учителя физики. Как человека».