Он почувствовал легкий прилив крови к лицу, странное напряжение в теле. «Что со мной?! – внутренне закричал он. – Это же ребенок!» Но его тело, его мужская сущность отказывались воспринимать ее как ребенка в этот момент. Он вспомнил ее запах в пустом кабинете – не детский, а тонкий, женственный аромат шампуня и чего-то своего… Вспомнил, как ее рука дрожала, когда она собирала книги… Как ее грудь колыхалась под блузкой от частого дыхания… «Нет! Прекрати!» – мысль была резкой, но образы уже всплыли, вызвав предательский, сладкий спазм где-то глубоко внизу живота. Стыд за свои собственные реакции смешался с паникой.

«Алексей Сергеевич?» – робкий голос с первой парты прервал его внутреннюю бурю. Это была Маша, смотревшая на него с беспокойством. «Вы… уронили мел».

Он вздрогнул, словно очнувшись. Все глаза в классе были прикованы к нему. Особенно – глаза Анны. Полные страдания, ожидания приговора… и чего-то еще? Искры надежды? Или страха перед его реакцией? Этот взгляд пронзил его, смешав остатки паники с внезапным, острым порывом защитить ее. Защитить от этих хищных взглядов, от насмешек, от… него самого?

«Да… мел, – его голос прозвучал хрипло, не своим. Он наклонился, чтобы подобрать осколки, используя момент, чтобы собраться. Руки слегка дрожали. – Спасибо, Маша. Продолжим».

Он выпрямился, стараясь не смотреть на задние ряды и… на Анну. Но периферией зрения он видел, как она съежилась еще больше, словно ожидая удара. А Настя и Лера переглянулись с самодовольным, злорадным выражением.

«Так вот, – он с усилием вернулся к доске, к закону Ома, к безопасной территории формул. – Сопротивление… – он подчеркнул слово на доске. – Это ключевой фактор. Оно определяет… поток».

Он говорил о токах и сопротивлениях, но его мысли были далеко. Он чувствовал на себе ее взгляд. Горячий, полный муки и… чего-то невыразимо притягательного. Он чувствовал неловкость в собственном теле, странное тепло, разливающееся по телу при мысли, что она… что она испытывает к нему это. Это было опасно. Это было безумие. Это было… бесконечно лестно и будоражаще для мужчины, давно забывшего, что значит быть объектом такого сильного, пусть и запретного, чувства.

«Как реагировать? – мучился он про себя, механически объясняя задачу. – Игнорировать? Но это даст волю сплетням. Вызвать на разговор? Но о чем? С кем? С ней? С ними?» Каждый вариант казался минным полем. А подспудно, в самой глубине, где прятались его собственные подавленные желания и одиночество, шевелился вопрос: «А что, если…?» Он тут же гнал эту мысль прочь, чувствуя новый прилив стыда и страха, но искра уже тлела. Открытие было сделано. И оно перевернуло его мир так же внезапно и необратимо, как удар молнии в ясный день. Теперь он был не просто учителем. Он был участником этой опасной, порочной и невероятно захватывающей игры, сам того не желая. И его следующее слово, его следующий взгляд в ее сторону уже не могли быть прежними. В них теперь всегда будет этот груз знания и это тревожное, запретное электричество.

Глава 6: Разговор с директором: Стальные тиски правил

Кабинет директора школы №17 всегда казался Алексею Сергеевичу немного чужим пространством. Пахло старым деревом мебели, пылью с папок на стеллажах и легкой ноткой дезинфицирующего средства, как в поликлинике. Василий Петрович Сомов, директор, сидел за массивным столом, заваленным бумагами. Его лицо, обычно добродушное, сегодня было непроницаемо, как каменная маска. Алексей Сергеевич стоял напротив, чувствуя, как ладони под пиджаком стали влажными. Он знал, зачем его вызвали. Знание это свинцовой тяжестью лежало в желудке с тех пор, как он увидел записку в дверце учительского шкафчика: «А. С. Орлову. Срочно к директору. 14:00».