––

Решила, что теперь всё только для себя.

Работа – на вдохновении, а не на выгорании.

Вечера – не для свиданий, а для себя.

И если уж снова впускать кого-то в душу, то только через дверь, а не форточку. Сквозняк стал продувать.

–

Литературный клуб был моим маленьким побегом от безумного мира. Хотя бы в книгах у меня была какая-то стабильность. Текста никогда не меняются, когда ты держишь их в руках, голове и сердце.

Тихий зал, мягкий свет, запах кофе и страниц – не сравнятся ни с одним баром. В тот вечер мы обсуждали современную прозу.

Говорили о внутреннем конфликте героя. А я слушала и думала: «Да, конфликт – это моё второе имя».

И вдруг – голос.

Чёткий, спокойный, бархатный, внятно выстроенный, как синтаксис у Чехова.

– Интересная сегодня была дискуссия, не находите?

Я повернулась.

Передо мной стоял мужчина в очках. Не тех, которые носят для образа. А тех, за которыми прячутся.

Фолиант. Он представился быстро, будто имя – это формальность, а всё настоящее начнётся дальше.

Высокий. Сдержанный. Точный в словах, как редактор в красной ручке.

– Особенно меня зацепила тема времени, у каждого героя оно идёт по-разному.

Мы разговорились.

Он знал всё. От Кавки до Кундеры. От Шопенгауэра до Сэлинджера.

Я слушала и думала: «Ты не человек. Ты сноска в старом томе».

______

Пыль плавала в воздухе, как тайны, которым не хватило времени, чтобы лечь на полки.

Он сидел, не шелохнувшись, словно сам был одной из книг – с плотным переплётом и запертой на ключ твердой обложкой из кожи.

Я подошла ближе. Он поднял глаза. Серые, как страницы старого романа, в котором пропущены важные главы.

– О чём ты читаешь?

– О себе, наверное. Где-то между строк.

Он закрыл книгу.

И в тишине, разбавленной ароматом кофе и стершихся страниц, я поняла:

Иногда человек может говорить часами, но ни разу – о себе.

______

Мы начали встречаться.

Не как «встречаться», а как бы «на культурной почве». Кофе, галереи, разговоры о кино, где никто не взрывается, не целуется под дождём и не бежит плавать в море ночью под сияющей луной.

Он был вежлив. Он всегда спрашивал, что я думаю. Но сам ничего не говорил. О себе ни слова. Как будто его страницы были сшиты, но не открывались. Так, будто старый клей прошлого намертво засох.

Однажды я решилась разбавить эту пропасть. Чувствуя себя так, будто стою над обрывом. Без страховки.

– А ты чем вообще занимаешься?

Он сделал паузу, как будто выбирал, какую часть правды озвучить.

– Архивы. Документы. История.

– История?

– Прошлое. Я работаю с прошлым.

– И что в нём такого особенного?

– Там есть тайны. Я их ищу.

Его глаза стали чуть тусклее. Он сказал это с таким голосом, будто одна из тайн – это он сам.

–

Чем ближе я пыталась подойти, тем дальше он становился. Он не отталкивал – он просто не приближался. Мы гуляли по набережной. Солнце клонилось к закату, как вопросы к ответам.

– Ты не рассказываешь. Ни о детстве. Ни о мечтах. Ни о страхах.

Он замер.

– Не всё, что было, стоит приносить в настоящее.

И я почувствовала: у него не раны. У него – сейф, а ключ давно потерян.

–

Мы расстались тихо. Как две книги, что лежали рядом на полке, но никогда не открывались вместе. Некоторые мужчины – как редкие издания. Редкие, да. Умные, да. Даже эстетичные, красивые, даже хочется сфотографировать глазами на память. Но всегда с шлейфом «архивный доступ». И ты сначала заворожена шрифтом, восхищаешься переплётом, а потом вдруг понимаешь: это книга без конца. Она просто обрывается. На самом интересном месте. Без продолжения. Без тебя.

___

ОН: Она перелистывала меня слишком быстро. Словно искала развязку, не дочитав суть. Я всегда был больше аннотацией, чем романом. Меня открывали – и закрывали. Она хотела жизни. Настоящей, с уличным кофе, с мокрыми носками после дождя, с глупыми шутками. А я – не глава, не книга. Я просто абзац, который обычно делает переход к другой мысли или другому человеку. Она звонила в мой разум, а я не поднимал трубку – я писал диссертацию о том, как это может быть больно. Я не любил её – я изучал. А она хотела быть прожитой, а не проанализированной.