У мистера Хантли Лоутона в запасе оставался последний рывок. Когда он вновь обратился к свидетельнице, по залу пронесся шелест, как будто люди принимали прежние позы.

– Полагаю, мисс Джордан, после обнаружения тела вас отправили за доктором Спенсером Хьюмом в больницу Святого Прейда на Прейд-стрит?

– Да, мистер Флеминг положил руку мне на плечо и попросил как можно скорее ехать в больницу, потому что, если доктор Хьюм будет занят на операции, ему не смогут передать сообщение.

– У вас есть что добавить?

– Нет.

– Насколько мне известно, вернувшись из больницы, вы заболели воспалением мозга и следующий месяц провели в постели?

– Да.

Прокурор положил руку на стопку документов перед собой:

– Я прошу вас внимательно подумать, мисс Джордан. Возможно, вы могли бы рассказать нам что-нибудь еще, например о словах обвиняемого? Произнес ли он что-то, пока садился в кресло и зажигал сигарету?

– Да… Мне кажется, он ответил на один вопрос.

– Какой вопрос?

– Кто-то спросил: «Вы что, сделаны из камня?»

– «Вы что, сделаны из камня». И что он ответил?

– Он ответил: «Это ему за то, что отравил мой виски».

Секунду-другую прокурор внимательно смотрел на мисс Джордан. Затем сел на свое место.

Сэр Генри Мерривейл поднялся для перекрестного допроса.

Никто не мог представить, какую линию выберет защита, – пожалуй, была слабая надежда свести дело к невменяемости подсудимого или даже к непредумышленному убийству; однако, зная Г. М., я сомневался, что его устроят подобные компромиссы. Первый перекрестный допрос мог бы кое-что прояснить.

Его царственный подъем был подпорчен громким треском рвущейся ткани, напоминающим непристойное фырканье, – на мгновение я пришел в ужас от мысли, что он действительно издал этот звук, но оказалось, что его мантия за что-то зацепилась и порвалась. Г. М. расправил плечи. Пускай его юридическая сноровка оставляла желать лучшего – именно на перекрестном допросе, где позволено задавать наводящие вопросы и говорить о чем угодно (в пределах разумного), его обычная суматошно-беспорядочная тактика могла бы принести результат. Однако в данном случае все было не так просто. Мисс Джордан успела завоевать симпатию зала, включая присяжных заседателей, – давить на нее было бы неразумно. Нельзя было ее волновать. Бросив через плечо мимолетный злобный взгляд на порванную мантию (мы увидели, что его очки сидят на самом кончике широкого носа), он обратился к мисс Джордан почти так же мягко, как Хантли Лоутон. Его звучный голос сразу же успокоил свидетельницу и всех остальных. Он использовал тон «давайте-ка-присядем-что-нибудь-выпьем-и-обо-всем-поговорим».

– Мэм, – беспечно произнес Г. М., – вы полагаете, мистер Хьюм что-то узнал о подсудимом и это заставило его изменить свое мнение о нем?

Молчание.

– Я не знаю.

– И все же, – настаивал Г. М., – поскольку мой ученый коллега озвучил этот вопрос, давайте разберемся. Он предположил, что если мистер Хьюм изменил свое мнение, то очевидно, он что-то от кого-то узнал, не так ли?

– Конечно, я так и подумала.

– Конечно. С другой стороны, если бы он ничего не узнал, то не стал бы менять свое отношение к обвиняемому?

– Полагаю, что так. Не стал бы.

– Мэм, – продолжал рассуждать Г. М., – кажется, он пребывал в прекрасном настроении в пятницу вечером, когда попросил вас поехать на следующий день в Суссекс. Верно?

– О да.

– Выходил ли он тем вечером из дому?

– Нет.

– Принимал гостей?

– Нет.

– Поступали письма, звонки, какие-нибудь сообщения?

– Нет. Ах да, тем вечером звонила Мэри. Я взяла трубку, и мы поболтали несколько минут. Потом мистер Хьюм подошел к телефону, но я не слышала, что он говорил.