Призвали на фронт, воевал. При жизни узнал, что такое ад на земле. И несмотря на то, что был трижды контужен, его сослуживцы считали, что он «родился в рубашке», потому что после множества ранений «выкарабкивался» из них очень быстро, на нём заживало всё, как на собаке. И потом, пройти всю войну пехотинцем и остаться в живых, с целыми руками и ногами, это не чудо ли? Как рабочему человеку жить без рук?! Никак. Особенно после войны.

Так что иметь руки – большое счастье. Особенно, когда они умели что-либо делать. А руки Фёдора умели класть печи. И умели это делать хорошо. О нём говорили: «Печник от Бога». Война отняла всех, кого любил, и кто так был дорог сердцу.

Мамы не стало в 1943 году: фашисты сожгли её вместе с другими жителями деревни в одном из деревенских сараев. От хаты, где находились жена с дочками, осталась только глубокая воронка от немецкой бомбы. И как пелось в песне тех лет: «Куда теперь идти солдату, кому нести печаль свою?» Ни дома, ни семьи, даже могилок их не было, куда можно было бы прийти, поклониться, выговориться да выплакаться.

После войны вся страна была в руинах. Благо, спрос на печников был огромный. Не остался без работы и Фёдор. Где клал печи, там и был его кров, там же его и кормили. Долго жил бобылём: нужно было время, чтобы отвыкнуть от войны и привыкнуть к мирной жизни, нужно было время, чтобы «зализать» душевные раны от утраты родных и близких сердцу людей.

Через шесть лет таких скитаний по чужим хатам судьба привела его в дом Софьи – тридцатилетней вдовы. Статная, красивая, хозяйственная. За что ни возьмётся – в её руках все спорится. И до чего ж остра на язык! А какая певу-нья! Но не это главное. Просто была в этой женщине некая магическая, внутренняя сила, которая прямо привораживала, примагничивала к ней мужчин. Для многих она так и осталась загадкой, «неразделённой любовью», «несбывшейся мечтой» до конца их дней. Ему повезло, она выбрала его.

Почему его? Да кто его знает? Может, потому что оба пережили много горя и понимали боль утраты? Она была вдовой. Дважды. Он никогда её не спрашивал о прежних мужьях, она же не лезла в его душу с расспросами о его погибшей жене и дочках.

Прожил с Соней десять лет. И эти годы были для него счастливыми. Её родители вначале были против их совместной жизни. Но когда пошли один за другим рождаться детишки, смирились.

И всё было бы хорошо, если бы не последствия контузий. Война не отпускала его, «догоняла» снова и снова. Время от времени в его голове появлялись картинки самого страшного рукопашного боя в его жизни. В том бою фашистов, казалось, было больше, чем звёзд на небе. Били их наши, били, а их меньше не становилось. У нас снаряды закончились, патроны закончились. А они, как тараканы, лезли и лезли.

Тогда, доведённые до отчаянья, наши солдаты пошли в рукопашный бой. Зрелище было страшное. На грани человеческих возможностей наши крушили и «сметали» на своём пути всё, немцев «рвали», душили, убивали шты-ками. Стоял дикий мужской рёв, страшная матерщина.

Каждый раз, когда в голове появлялись картинки того боя, ему казалось, что это происходит с ним наяву. И Фёдор снова и снова «шёл врукопашную», круша и громя фашистов. И силы у него в этот момент было немеряно, за десятерых. Изнутри его вырывался дикий рёв зверя, лицо искажалось страшной гримасой.

Наяву это выглядело неприглядно: здоровый пятидесятилетний мужчина с искажённым от злобы лицом бегает по полю и с дикими воплями «Удушу гада!», «Врёшь, не возьмёшь!», «Сдохну, а не сдамся!», «Бей фрицев!» бьет палкой по стогу сена; либо хватает топор и начинает рубить всё, что под руку попадётся; либо начинает пинать со всей силы ногами по мешку зерна, думая, что это немец.