Конечно, если б я знал…

Прошла ещё одна ночь. Мороз отпустил, и нам с Малышом предстояло очередной свой путь по кругу с проверкой ловушек. Утром, бегая на ключ совершить свой моцион, я не услышал криков ворона. Не прилетел ворон и через час, когда мы с Малышом отправились в путь. Но на душе у меня было тяжело, потому что я так и не узнал причины такого поведения птицы, хотя почему-то в душу закралась чувство вины. Путик, который я должен был проверять, был протяженностью 12 километров до следующего зимовья, именно этот путик был в плане проверок в этот день, когда кружил над центральным зимовьем ворон.

Малыш был кобель опытный, ловушек он никогда не нарушал, независимо, что там попало – соболь или белка, но, если что попадало, то он немедленно мчался по лыжне мне навстречу и всем своим видом, и поведением показывал, что нужно поторапливаться, попал зверек, и, глядя на него, я уже заранее знал, что попало, соболь или белка.

Мы споро продвигались вперед, так как в ловушках ничего не было, да и быть не должно, так как в сильные морозы зверьки малоактивные, а в том году урожай на пушнину был невысок из-за бескормицы, вызванной неблагоприятным летом. Пройдя километра три и поправляя очередную ловушку, я увидел мчавшегося мне навстречу по лыжне Малыша. Подбежав ко мне, кобель не выражал никаких эмоций, а тем более восторга, остановился и вопросительно с удивлением смотрел на меня.

– Ну, что? – спросил я его. О чем ты мне хочешь сообщить? Что-то попало?

Но по твоему виду я чувствую, что ничего! Пошли вперед!

Но кобель стоял и смотрел на меня с недоумением. Я пошел вперед и, вдруг, не доходя до очередной ловушки, увидел, что в капкан попала какая то крупная птица. Я сначала подумал, что это глухарь, но подойдя ближе, я понял, как поздно я это понял… В капкане был замерший огромный, около метра длины, ворон. Я подошел, освободил его от капкана и подумал, вернее, осознал, как звал меня на помощь ворон (он или она), как я не понял их беды, как до меня не дошло, что ворон прекрасно знал мои путики и их проверы, знал, что капканы – моих рук дело, и два дня звал меня на помощь, потому что следующий провер был именно этого путика, и я бы успел спасти птицу.

Видимо, бескормица и голод заставили эту мудрую птицу полезть за приманкой, но не в этом дело. Дело в том, что меня звали, просили, два дня умоляли исправить эту ошибку ворона и выручить его из беды.

Я до сих пор караю себя за то, что не смог понять эту мудрую птицу и не оказал помощи. Ведь можно понимать наших братьев меньших, когда они кричат о помощи.

Я на следующий год пришел на охоту в эту же тайгу. На второй или третий день я увидел кружащую над зимовьем пару воронов, но они не встретили меня, как это было много лет назад, своим приветственным криком, они покружили и улетели, и я понял, что это совсем другие птицы.

Прошло много лет, но я никогда не смогу забыть этой мольбы о помощи, этого крика отчаяния и просьбы, обращенного к человеку, печального крика ворона.

От речки круто вверх, почти вертикально поднимался обрыв. На самом верху примыкающая к речке гора поросла молодым соснячком и багульником. У края обрыва лежал большой камень. Камень был неправильной формы и одним краем лежал на земле, а под вторым, приподнятым, была просторная ниша, под которой было сухо, уютно, так как туда не попадала вода от дождей и снега, и не задувал ветер. Верхняя часть каменной глыбы представляла собой ровную площадку, с которой хорошо просматривалась местность на три стороны. Отсюда с высоты далеко видны были подернутые дымкой хребты, покрытые вековой тайгой, и извилистая речка, пробегающая у подножья обрыва, а зимой представляющая собой белую широкую ленту. В ясную погоду видно было очень далеко и чувство высоты и красочного вида зачаровывало, и невольно хотелось стоять и стоять на этом месте и смотреть сказочный мир, открывающийся взору.