Пришлось уже Ульяне искать работу не по желанию и предрасположенности, а в связи с насущной проблемой выживания. Пошла в магазин, недалеко от дома. Сначала взяли на уборку, по этому объвлению она и пришла, потом заменяла продавцов по мере необходимости, стояла за кассой, всё это было не сложно, навыков особых развивать не приходилось, приходилось только каждый день рано вставать, потому что магазин открывался в восемь утра, а подойти нужно было за час до открытия, а закрывали его в десять вечера, работники же уходили позднее на полчаса-час. С уборкой было проще и мало по времени, но и денег там были сущие копейки.

            Год Уля одна работала и тянула семью. Ну как семью. То, что от нее осталось. Мать и себя. Сбежавшие мужики как-то сразу устранились, разве что отец пару раз отправил немного денег со своих редких теперь подработок, которые он находил в небольшом городе во Владимирской области, где жила его мать, бабушка Ульяны. И то, ей отправил, Ульяне, а не матери. С матерью он совершенно прекратил контактировать, та глубоко поселилась в своем оскорблении, переживала только о том, как с ней обошлись, страдала и депрессировала на всю семейную жилплощадь. О том, что перестал вариться борщ, стираться одежда, убираться квартира, даже и говорить нечего.

            Единственный человек, кто по сути разделил эти страсти, была дочь.

            Она работала, пока мама страдала. Кормила, платила коммуналку. Она работала, пока мама приходила в себя после своих страданий. Она работала, пока они вдвоем переживали предательство отца и мужа. Потом мелкое предательство брата и сына. Года через полтора только мать окрепла настолько, что смогла прекратить злиться и обижаться на ближний круг, и вспомнила об источнике ее рабочих проблем. Поначалу она тоже было снова кидалась судиться, подавала заявление, звонила по знакомым, которые могли поучаствовать, но все в один голос отговаривали ее. Шишка, которая повлияла на ее снятие, велика.

            Прошло еще около года.

            "Источник проблем" к тому времени несколько ослаб, на него тоже завели какое-то уголовное дело, сменился состав и прокурорский, и судейский, и Инга Михайловна как-то легко подала новое заявление, и его приняли. О ней стали писать в местной прессе, взяли интервью для телевидения. Потом её взяли в ее же школу преподавать. Уле стало полегче, ей казалось , она вечность батрачит уже, не поднимая головы: подай, принеси, сосчитай, отчитайся… Боялась слово лишнее сказать, чтоб не вылететь. Потому как хозяин суровый был, чуть что не так – до свидания. Нового найдем. Уля выполняла сразу несколько функций: и продавец, и кассир, и товаровед, и управляющий. Со временем директор доверил ей на работу принимать низший персонал.

***

            В то время многие предприятия торговли работали, как бы это правильно сказать, полуофициально. Набирали людей и не платили за них налог, чтобы съэкономить. Но отчитываться перед налоговыми органами было необходимо, и в отчеты шли несколько работников, которых оформляли официально, у них и зарплата была поменьше, ибо большой процент уходил на налог, и они как бы прикрывали своей материализованной реальностью других, оставшихся в зоне финансового сумрака. Обычно оформлялись самые низшие рабочие слои магазина: грузчики, уборщики, низший персонал. Белая кость, куда со временем стала относиться и Уля Скибонова, были не оформлены официально и получали бОльший доход из-за этой разницы в процентах, невыплаченных государству.

            Особый организационный прикол заключался в том, что можно было принять работника на работу, заключить с ним договор, взять его документы, внести их в нужную базу, и не оформлять его при этом, не платить за него налог, но он считался зачтенным и служил прикрытием всем остальным, работающим без оформления. Сам работник не получал никакой пользы от данной махинации, ни стажа, ни защищенности, ни будущих льгот от государства, зато магазин получал с него немалую выгоду.