– Ты чего ложе свое древнее никак не поменяешь?

– А зачем?

– Скрипит уж больно противно.

– Скрип – это голос прошедших лет, звук старины. – Влажные карие глазки Лапика, маленькие, как у китайца, залучились непонятным восторгом, губы растянулись в размягченной улыбке. – Ничего ты в этом, Юра, не понимаешь.

– Угу, не понимаю, – пробурчал Бобылев в ответ. – Мне, кстати, и не надо ничего понимать, это вредно для здоровья.

Лапик потянулся, зевнул – нечесаный, заспанный, он походил на старый пыльный кактус с отвалившимися иголками, в котором ничего, кроме волосьев да слоистой пыли, не осталось, – подскребся на сгибающихся ногах к холодильнику.

– Та-ак, что тут у нас есть к любимому напитку всех времен и народов? Колбаса под названием «чайная» пойдет?

– Глина, перемешанная с картоном, – бросил Бобылев брезгливо. – Ненатуральный продукт.

– Понял. Ты, как всякое хищное животное, любишь натуральные продукты. Ножки Буша, копченые на местном мясокомбинате, годятся?

– Это годится. Ставь на стол!

– Огурчики соленые, хрустящие, с перцем и хреном?

– Тоже годится.

– Колбасу я все-таки тоже прихвачу. То, что ты ее не хочешь, вовсе не означает, что не хочу я. – Лапик выложил все на стол, проворно распределил по тарелкам, в центр водрузил бутылку с чистой коричнево-золотистой жидкостью, стукнул по ней ногтем: – Если пить только это дело и ничего другого, то никакие болезни никогда не пристанут.

Спирт Лапик настаивал не на самих грецких орехах – ни ядра, ни скорлупа в дело не годились, настаивал на перепонках, отшибающих, к слову, сивушный дух у любой, даже самой низкопробной водки, у табуретовки и горлодера, который невозможно и напитком-то назвать, в результате получалась качественная настойка, по вкусу мало чем уступающая хваленому грузинскому коньяку.

– Ты чего сегодня не на работе? – спросил Бобылев.

– Свободный день. Я ведь, как ты знаешь, медик, а все медики после дня дежурств имеют два дня отдыха. Тем и ценю свою работу.

– Зарплаты хватает?

– Да ты чего-о? – Маленькие влажные глазки Лапика округлились, он недоуменно похлопал ресницами. – Хотел бы я видеть человека, который сегодня умудряется жить на одну зарплату.

– Подработать хочешь?

– Странный вопрос. Покажи мне на дурака, который не желает иметь приварок к зарплате.

– Что-то ты, Семен, болтлив стал… как старая баба на сковородке. – Бобылев засопел недовольно, поиграл желваками. – Возрастное, что ли?

– Ну, насчет возраста еще рано выводы делать. А насчет болтливости, то я этим отличался еще с детства. С памятью у тебя чего-то не того… Помнить должен.

– Всего не упомнишь. – Бобылев достал из кармана небольшой аккуратный пистолет, положил на стол и пальцами придвинул к Лапику. – Взгляни-ка!

У того в глазах зажглись бронзовые огоньки, будто внутри щелкнул невидимый выключатель, Лапик ловко подхватил пистолет, подкинул в руке.

– Австрийский. Газовый. Сделан надежно. Осечек обычно не дает.

– Переделать под боевой можно?

– Как два пальца об асфальт. Под малокалиберные патроны?

– Лучше под малокалиберные. – Бобылев, вскинувшись внезапно, словно бы услышал что-то тревожное, опасное для себя, выждал немного, ничего опасного не обнаружил и, постучав ногтями по столу, добавил: – Да, это лучше…

– Через два дня будет стрелять не хуже «макарова». А машинка хорошая. – Лапик, держа пистолет в одной руке, восхищенно огладил его пальцами другой. От удовольствия даже почмокал. – Умеют буржуины работать. Хорошие вещи делают.

– Практика, в отличие от нас, есть. А ракетницу под охотничьи патроны переделать сможешь?

– Это еще проще.

– И пару глушителей на стволы.