– Леха, плечом вышибить сможешь? – тихо спросил Бобылев.

– Смогу. А кувалду пусть кто-нибудь оттащит вниз, чтобы не мешала нам. Да потом, вдруг в спешке забудем?

Бобылев вгляделся в лестничный проем, в узкую темную прорезь, образованную перилами, и тихонько, едва слышно свистнул:

– Рябой!

Рябой отозвался таким же тихим аккуратным свистом.

– Поднимись сюда! – приказал ему Бобылев.

Беззвучно – ни одна ступенька не отозвалась на шаги скрипом, – Рябой поднялся на третий этаж. Бобылев молча показал ему на кувалду, потом пальцами изобразил идущие ноги и показал вниз. Рябой понимающе наклонил голову, подхватил кувалду и так же беззвучно, как и поднимался, ушел вниз. Бобылев выждал немного, глянул на часы – на циферблате было пятнадцать минут третьего – самое удобное время для сна, – и скомандовал Пыхтину:

– Пора!

Пыхтин передал автомат Бобылеву, оттянулся к стене, уперся в нее одной ногой, набрал в грудь воздуха и тяжелым снарядом перелетел через лестничную площадку. На лету понял, что хорошо поступил морфлотовец, обив дверь поролоном, – мягче будет врубаться в нее.

Он ударился в дверь плечом и не рассчитал свои силы, а точнее, свой вес: дверь от удара раскрошилась на несколько частей, в воздух полетели ошмотья поролона, дерматина, пыльной старой пакли, находившейся, судя по всему, под прежней тряпичной обшивкой, – и вместе с остатками двери влетел в квартиру.

В квартире, в прихожей, горел свет. Пыхтин громко выматерился. Бобылев кинул ему через проем двери автомат, Пыхтин стремительно передернул затвор и в ту же секунду дал короткую очередь по скуластой, с черными татарскими глазами женщине, выскочившей в прихожую в полупрозрачной ночной сорочке, украшенной затейливыми яркими кружевами.

Все пули попали женщине в грудь, отшвырнули ее в темноту комнаты, из которой она так внезапно показалась.

В следующую секунду из притеми этой комнаты выплеснулся огонь – раздался один выстрел, за ним второй, потом третий, Пыхтин вновь громко выматерился, крутанулся на одной ноге – пуля обожгла ему плечо, – и откинувшись спиною к стенке, дал по вспышкам длинную очередь.

Больше из темноты никто не стрелял. Бобылев пронесся мимо Пыхтина, впрыгнул в комнату, ударил кулаком по широкой, мерцающей в темноте красноватым слабым светом клавише выключателя.

Вспыхнула электрическая лампочка.

В постели, откинув от себя одеяло, лежал дородный, с выступающим начальственным животом мужчина – густобровый, с седой головой и такой же седой шкиперской бородкой, обрамлявшей загорелое лицо.

Все пули пыхтинской очереди попали в его тело, мужчина был искромсан в фарш, лишь голова да руки были нетронутыми. В правой, раскрытой ладони поблескивал маленький никелированный пистолет. Бобылев поморщился: «Не пистолет, а дамская пукалка, бестолковка, из которой хорошо только на мух охотиться…»

У мертвого мужчины неожиданно приоткрылся один глаз – чистый, пронзительно черный, внимательный, и Бобылев, присев от неожиданности, вскинул автомат и также выстрелил в морфлотовца. Выстрел был одиночный, пуля вошла тому в лоб, по центру, прямо над переносицей, оставив там красное пятно, как у индийской танцовщицы, виденной Бобылевым в кино.

– Гад! – громко выругался он, метнулся в коридор к Пыхтину. – Тебя ранило?

– Несильно, – поморщившись произнес Пыхтин, – пистолет слабенький. Но перетянуть руку не мешает. Хуже было бы, если б ранило автоматной пулей.

– Леха, все разговоры потом! Проверь квартиру, есть ли тут кто-нибудь еще?

Пыхтин заглянул в одну комнату, в другую, ударил ногой по двери туалета, сшиб защелку, заглянул в кухню.