Эндрю отстраненно наблюдал, как течет жизнь его однокурсников. Раскрывались лепестки, появлялись бутоны – второй курс стал для всех них временем настоящего пробуждения.

Временем надежды. Веры. Безграничного оптимизма. Почти каждый студент их курса уезжал на лето из Кембриджа с мыслью о том, что впереди у него еще половина пути.

Тогда как на самом деле половина пути уже была пройдена.

Второе лето, проведенное Дэнни Росси в Тэнглвуде, оказалось еще более запоминающимся. Если в 1955 году ему доверяли лишь, как он выражался, посмеиваясь над самим собой, – «полировать дирижерскую палочку маэстро Мюнша», то в 1956-м он уже размахивал ею перед оркестром.

Седовласый француз испытывал отеческие чувства к юному амбициозному калифорнийцу и, к ужасу остальных студентов Школы фестиваля, постоянно предоставлял Дэнни возможность творить «истинную» музыку.

Например, когда виртуоз Артур Рубинштейн прибыл, чтобы сыграть «Императора» Бетховена, Мюнш предложил ему в качестве помощника Дэнни – переворачивать страницы во время репетиции.

В первый же перерыв Рубинштейн, знаменитый своей феноменальной музыкальной памятью, с изумлением спросил, зачем дирижер положил перед ним давно знакомую ему партитуру. На что Мюнш с лукавой улыбкой ответил, что это все ради парня, который переворачивает страницы. Ради того, чтобы Дэнни Росси мог побыть рядом с великим мастером.

– Он в неописуемом восторге, – добавил он.

– Как и мы в его возрасте, правда? – улыбнулся Рубинштейн.

Спустя несколько мгновений он позвал Дэнни в свою гримерную, чтобы послушать его интерпретацию произведения.

Дэнни принялся играть, неуверенно, но, дойдя до аллегро в третьей части, он так увлекся, что позабыл о своей застенчивости. Его пальцы летали над клавишами. Он сам поразился тому, с какой невероятной легкостью ему давался этот безумный темп.

Закончив, Дэнни поднял взгляд. Он вспотел и тяжело дышал.

– Слишком быстро, да?

Маэстро кивнул, но в его глазах ясно читалось восхищение.

– Да, – согласился он. – Но все равно замечательно.

– Наверное, я переволновался, просто над этими клавишами мои руки парили, как облака над землей. Из-за этого я и поторопился.

– И знаешь почему, мальчик мой? – спросил Рубинштейн. – Так как я не самый крупный человек, клавиши этого «Стейнвея» специально для меня сделали на осьмушку меньше. Взгляни-ка еще раз.

Дэнни с удивлением посмотрел на уникальный рояль Артура Рубинштейна. Ведь на нем и он, тоже «не самый крупный человек», мог легко сыграть большую терцдециму.

Затем мастер щедро предложил:

– Слушай, мы оба знаем, что для меня не требуется переворачивать страницы. Так почему бы тебе не побыть тут и не поиграть в свое удовольствие?

В другой раз на репетиции увертюры к «Свадьбе Фигаро» Моцарта, проходившей на открытом воздухе, Мюнш вдруг театрально вздохнул и уставшим голосом сказал:

– Эта массачусетская жара и влажность просто невыносимы для француза. Мне надо побыть в тени минут пять.

Затем он позвал Дэнни.

– Поди-ка сюда, мой мальчик! – Думаю, ты знаешь эту часть достаточно хорошо, чтобы помахать палкой перед музыкантами. Замени меня ненадолго и не забывай следить за ними, – сказал он, протягивая свою палочку и оставляя Дэнни стоять в смущении и одиночестве перед целым Бостонским симфоническим оркестром.

Конечно, как раз на такой случай у них имелось несколько помощников дирижера. Они стояли с краю, кипя от чего-то погорячее летней жары.

Тем вечером Дэнни был вне себя от радости. Вернувшись к себе, он сразу позвонил доктору Ландау.

– Это замечательно, – с восхищением отозвался его учитель. – Родители должны тобой гордиться.