Но я не был знаком ни с кем, кто покупал бы у него вещи. В смысле, так не бывает. Так что, находясь в тот момент на должности библиотекаря, я столкнулся с проблемой. Возможно – нет, даже вполне вероятно! – в библиотеку проник чужак, переодетый в богатенького.

Парень выглядел хорошо – темноволосый, красивый, но он слегка переборщил с опрятностью. Понимаете, хоть в комнате и было довольно душновато, он не только не снял пиджак, но и, насколько я мог видеть, даже не расстегнул воротник. А еще, похоже, он зубрил как помешанный. Зарылся в книгу, изредка отрываясь от нее лишь затем, чтобы заглянуть в словарь.

Ладно-ладно, все это не противозаконно, согласен. Но и нормой для кого-либо из Элиот-хауса такое поведение назвать нельзя. Я подумал, что за возможным нарушителем границ лучше присматривать.

В одиннадцать сорок пять я обычно начинаю гасить свет, намекая, что лавочка закрывается. По чистой случайности вчера вечером к этому времени в библиотеке уже было пусто, если не считать незнакомца в моем старом пиджаке. У меня появилась возможность разгадать эту тайну.

Как ни в чем не бывало я подошел к его столу и, показав на большую лампу в центре зала, спросил, могу ли ее выключить. Он испуганно посмотрел на меня и смущенно ответил, что даже не заметил, как подошло время закрытия.

Я сказал, что по официальным правилам Дома у него есть еще четырнадцать минут. Он все понял, встал и поинтересовался, как я угадал, что он не из Элиота. Неужели дело в его внешности?

Я откровенно ответил, что дело лишь в его пиджаке.

Это его смутило еще больше. Он начал разглядывать пиджак, а я объяснил, что раньше эта вещь принадлежала мне. Упомянув об этом, я почувствовал себя дерьмово и тут же добавил, что в мое присутствие он может появляться в библиотеке когда угодно.

В смысле, он же из Гарварда, верно?

Ага. Второкурсник, живет в пригороде. Зовут Тед Ламброс.

17 октября в Элиот-хаус случился небольшой мятеж. Или, если быть точнее, – демонстрация против классической музыки. Если еще точнее, демонстрация против Дэнни Росси. Если уж совсем-совсем точно, людская агрессия была направлена не на него самого, а на его фортепиано.

Все началось с пары тусовщиков, устроивших коктейльную вечеринку во второй половине дня. Если у Дэнни не было экзаменов или срочной сдачи работы, он обычно репетировал в Пэйн-холле, играя у себя в комнате на своем подержанном рояле.

Репетиция была в самом разгаре, когда кто-то из развеселившихся гостей решил, что Шопен – не самое подходящее музыкальное сопровождение для того, кто хочет напиться в хлам. Это все дело вкуса. А в Элиот-хаусе, конечно же, вкус – это высшая инстанция, поэтому было решено, что Росси должен заткнуться.

Сначала они попробовали решить проблему дипломатическими методами. Дики Ньюэлла отправили деликатно постучаться к Росси и вежливо попросить Дэнни, чтобы он «перестал бренчать это дерьмо».

Пианист ответил, что согласно правилам Дома он имеет право играть на музыкальном инструменте в дневные часы и что он намерен продолжать пользоваться своим правом. На это Ньюэлл сказал, что ему нет никакого дела до правил и что Росси мешает проведению важной беседы. А Дэнни попросил его отвалить. Тот и ушел.

Когда Ньюэлл вернулся и доложил о провале своей миссии, собутыльники поняли, что настало время применить физическую силу.

Четверо самых крепких и самых пьяных рыцарей дома Элиота с воинственным видом пересекли внутренний дворик и поднялись к Росси. Они вежливо постучали в дверь. Дэнни слегка приоткрыл ее. Не говоря ни слова, коммандос вошли в команту, окружили мерзкий инструмент, подтащили к открытому окну – и выкинули наружу.