– До скорого, пап. Передавай привет маме.

Дэнни Росси, в свою очередь, пребывал в ярости. В списке желательных для себя домов на первое место он поставил Адамс-хаус, потому что в нем жили многие музыканты и писатели. Шагу не успеешь ступить – и уже готов оркестр.

Он был настолько уверен, что его примут в Адамс-хаус, что второй и третий варианты отметил почти наобум: просто написал названия двух домов, стоявших следующими в алфавитном списке – Данстер и Элиот.

Именно Элиот стал его новым жилищем.

Да как они могли с ним так поступить? С тем, кто уже проявил себя в студенческом обществе? Разве однажды для Адамс-хаус не стало бы поводом для гордости то, что в нем когда-то проживал Дэнни Росси?

Кроме того, его не радовала возможность три года торчать в Элиоте, полном надутых индюков из частных школ.

Человеком, которому он решил пожаловаться, стал Финли. Дэнни так зауважал этого великого человека после курса «Гум‑2», что чувствовал – он может честно выказать свое недовольство главе дома, в котором он не хотел жить.

Но еще более поразительной оказалась его реакция, когда Финли откровенно признался:

– Видишь ли, я очень хотел заполучить тебя, Дэниел. Мне пришлось пообещать главе Адамс-хауса двух здоровяков футболистов и поэта, который уже публикуется, лишь бы он отпустил тебя.

– Наверное, я должен быть польщен, сэр, – ска-з-ал Дэнни, слегка сбитый с толку этой новостью. – Только…

– Понимаю, – ответил глава, догадываясь об опасениях Дэнни. – Просто несмотря на нашу репутацию, я хочу, чтобы в Элиоте жили выдающиеся студенты самых разных направлений. Ты раньше бывал в нашем доме?

– Нет, сэр, – признался Дэнни.

Спустя мгновение Финли уже вел Дэнни вверх по извилистой лестнице башенки внутреннего двора. Юноша запыхался, а энергичный Финли буквально взлетел по ступеням и открыл дверь.

Первое, что заметил Дэнни – это потрясающий вид из широкого круглого окна на реку Чарльз. Только через пару секунд он заметил рояль.

– Ну, что вы теперь скажете? – спросил Финли. – Все великие умы прошлого находили вдохновение где-то в горней вышине. Вспомните о вашем итальянском гении Петрарке, восходящем на гору Ванту. По-моему, очень патетично.

– Глазам своим не верю, – прошептал Дэнни.

– Здесь и симфонию можно написать, не правда ли, Дэниел?

– Еще бы!

– Именно поэтому мы хотели, чтобы вы поселились в Элиот-хаусе. Не забывайте, Гарвард принимает гениев, но помогаем им развиваться мы.

Финли, живая легенда, протянул руку юному музыканту и добавил:

– С нетерпением буду ждать вас следующей осенью.

– Спасибо, – ответил Дэнни, все еще ошеломленный. – Спасибо, что привели меня в Элиот.

Впрочем, для некоторых 24 апреля оказалось самым обычным днем.

Одним из этих несчастных был Тед Ламброс. Жил он в пригороде и никаких заявок ни в один из домов не подавал, а значит, и новости, облетевшие весь Гарвард-ярд, его не касались.

Как обычно, он сходил на занятия, всю вторую половину дня провел за зубрежкой в библиотеке Ламонт, а в пять отправился в «Марафон».

Но он не мог не думать о том, что его более привилегированные однокурсники сейчас радуются возможности провести следующие три года в замечательных домах на берегу реки и стать членами уникального сообщества.

Получив на промежуточных экзаменах «отлично с минусом» и три «хорошо», он вполне естественно рассчитывал на стипендию, причем такую, которая позволила бы поселиться в кампусе. Однако, к огорчению Теда, в письме от Отдела финансовой помощи студентам ему «были рады сообщить, что на следующий год назначена стипендия в восемьсот долларов».

В обычной ситуации это стало бы достаточным поводом для восторга, но в Гарварде только что объявили, что стоимость года учебы повысилась и теперь составляет именно эту сумму.