Стоило Дэнни оказаться перед инструментом, как страх исчез, превратившись во что-то иное. В приятное волнение. Дэнни горел желанием творить музыку.

Он кивнул Дону в знак готовности.

Со вступительным движением палочки Дэнни погрузился в странный, гипнотический транс. Ему грезилось, что играет он безупречно, намного лучше, чем когда-либо в своей жизни.

Крики «браво!» неслись отовсюду, а аплодисментам, казалось, не грозит никакое diminuendo.

Атмосфера, окружавшая Дэнни после выступления, напомнила Джейсону финал теннисного турнира. Все то же самое, только пианиста не таскали по всему театру на руках. Хотя седовласые властители музыкального мира, словно поклонники звезды спорта, выстроились в очередь, чтобы пожать ему руку.

Однако, едва заприметив Джейсона, Дэнни вырвался из толпы и поспешил к краю сцены, чтобы поздороваться с ним.

– Потрясающее выступление, – искренне сказал Джейсон. – Мы были очень рады, что ты прислал нам билеты. Кстати, позволь представить тебе мою спутницу: мисс Энни Расселл, выпускница 57-го года.

– Привет, – улыбнулся ей Дэнни. – Ты из Клиффа?

– Да, – с сияющей улыбкой ответила она. – И разреши в миллионный раз за этот вечер сказать, что ты был просто великолепен.

– Спасибо, – поблагодарил Дэнни и быстро добавил извиняющимся тоном: – Послушайте, мне жаль покидать вас, но я должен пожать руку еще нескольким профессорам. Давай как-нибудь встретимся за обедом, Джейсон? Было приятно познакомиться, Энни.

Он помахал на прощание и убежал.

На следующий день, воодушевленный благосклонным поведением Энни прошлым вечером, Джейсон позвонил ей и пригласил на субботний футбольный матч.

– Извини, – ответила она, – я еду в Коннектикут.

– На свидание в Йеле?

– Нет-нет. Дэнни будет играть с Хартфордским симфоническим оркестром.

«Вот дерьмо, – подумал Джейсон, вешая трубку и едва не лопаясь от досады. – Что ж, пусть это послужит тебе уроком: никогда не помогай однокурснику в Гарварде. Пусть даже подняться всего на одну ступеньку».

Во вторник, 24 апреля 1955 года, в Кембридже было все еще по-зимнему холодно. Однако согласно официальной университетской статистике метафорические солнечные лучи уже озарили жизни 71,6 процента из 322 студентов первого курса Гарварда. Ведь это ликующее большинство было принято выбранными ими домами.

Троицу из общежития Уиг G‑21 эта новость не удивила, ведь они узнали благую весть еще месяц назад благодаря визиту необычного архангела, но все равно были рады тому, что их поселили в комнаты с видом на реку: редким второкурсникам выпадала такая удача.

Как и немногие второкурсники имели возможность жить в отдельной комнате. Но Джейсону Гилберту-младшему оказали подобную честь (за оказанные им услуги). Уединенное жилище располагалось как раз напротив Элиот-хаус, где жили трое его аристократичных друзей.

Позвонив домой – как делал всегда раз в неделю, – он сообщил хорошую новость своему отцу.

– Просто замечательно, сынок. Ведь даже далекие от Гарварда люди знают, что Элиот-хаус – это самые сливки студенческого общества.

– Но разве все мы уже здесь не являемся сливками, папа? – смеясь ответил ему Джейсон.

– Да-да, конечно. Но обитатели дома Элиот – это crème de la crème, Джейсон. Мы с мамой очень гордимся тобой. И всегда гордились. Кстати, ты отработал удар слева?

– Ага.

– Слушай, я прочитал в «Теннис Уорлд», что сейчас вся «тяжелая артиллерия» занимается бегом, прямо как боксеры по утрам.

– Знаю, но у меня совсем нет времени. Нам очень много всего задают.

– Понимаю, сынок. Ни в коем случае не ставь под удар свое образование. Поговорим на следующей неделе.