Он стоял на сцене театра Сандерс, единственного здания на кампусе Гарварда, которое было достаточно большим – и вообще подходящим – для лекций профессора Джона Х. Финли-младшего, избранного самим Олимпом, чтобы нести слово о великолепной Греции массам hoi polloi[33] Кембриджа. Его харизма и красноречие были столь велики, что к Рождеству большая часть слушателей его «Гума‑2» – а их было несколько сотен – превратились из простых обывателей в страстных эллинофилов.

Таким образом, в десять утра по вторникам и четвергам почти четверть всех студентов Гарвардского университета собиралась, чтобы послушать лекции выдающегося преподавателя по эпосу от Гомера до Мильтона. Похоже, на занятиях Финли у каждого имелось свое любимое местечко в зале. Эндрю Элиот и Джейсон Гилберт предпочитали слушать с балкона. Дэнни Росси, убивая разом двух зайцев, постоянно пересаживался, чтобы оценить акустику театра, в котором проводятся самые важные концерты Гарварда, – иногда здесь выступает даже Бостонский симфонический оркестр.

Тед Ламброс всегда выбирал первый ряд, дабы не упустить ни единого окрыляющего его слова. Он поступил в Гарвард с желанием углубленно изучать латынь и греческий, а теперь благодаря профессору эта область знаний приобрела для него некую мистическую величественность, еще больше пробуждавшую интерес и гордость за свое происхождение.

Сегодня Финли комментировал эпизод, в котором Одиссей покидает зачарованный остров нимфы Калипсо, несмотря на все ее отчаянные мольбы и обещания вечной жизни.

– Вы только представьте! – воскликнул Финли, обращаясь к своим восторженным слушателям. И вдруг замолчал, заставив всех гадать, к какому же образу он взывает.

– Представьте, как нашему герою предлагают бесконечную идиллию с вечно молодой нимфой. Однако он отказывается от всего, желая вернуться на свой жалкий остров, вернуться к женщине, которая, как не устает напоминать ему Калипсо, с каждым днем становится все старше, и ничто не поможет ей это скрыть. Исключительное, заманчивое предложение, от которого невозможно отказаться. Но какова же реакция Одиссея?

Прохаживаясь взад-вперед, он начал цитировать отрывок – явно на ходу переводя с греческого:

– «Богиня, я знаю, правдивы твои слова и ум Пенелопы не сравнится с красотою лица твоего и тела. Но ведь она всего лишь смертная, а ты – неподвластное времени божество. И все же, невзирая на это, по дому тоскую и хочу вернуться туда поскорее».

Он остановился, а затем медленно и осторожно подошел к краю сцены.

– И вот в чем, как мне видится, основная мысль «Одиссеи»… – произнес профессор совсем тихо, но его услышали даже на последних рядах.

Тысяча карандашей были взяты на изготовку, чтобы записать ключевые слова.

– Эта мысль, скажем так, заключается в том, что, покидая зачарованный – и наверняка манящий своей экзотикой остров, дабы вернуться в холодные зимние ветра, допустим, Бруклина или Массачусетса, Одиссей отказывается от бессмертия ради самоопределения. Другими словами, сила человеческой любви перевешивает недостатки человеческой натуры.

Наступила небольшая пауза; аудитория ждала, пока Финли переведет дыхание, и никто не осмеливался сделать вдох раньше него.

А затем раздались аплодисменты. Мало-помалу, когда студенты покидали театр Сандерс, волшебство рассеивалось. Тед Ламброс едва сдерживал слезы. Он чувствовал, что должен что-то сказать преподавателю, но пока он пытался набраться храбрости, педагог проворно накинул песочного цвета плащ, надел шляпу и направился к высокому арочному выходу.

Тед робко приблизился к нему. Он был удивлен, что такой великий человек оказался невысок.