Я в курсе, что в данный момент доктор Пьюзи – не самая почитаемая персона, но когда сегодня он произносил речь о традиции университета защищать свободу преподавания, меня это даже тронуло.

В качестве примера он привел Э. Лоуренса Лоуэлла[32], сменившего в начале века моего прадедушку на посту президента Гарварда. Судя по всему, после Первой мировой войны многие в Кембридже увлеклись социализмом и коммунизмом – тогда это была модная новинка. На Лоуэлла оказывали сильное давление, заставляя очистить факультет от леваков.

Даже такой недалекий тип, как я, понял, что, цитируя слова Лоуэлла, который яростно защищал право педагога преподавать «истину как она есть», Пьюзи подразумевал свою безжалостную войну с сенатором Маккарти.

Надо отдать ему должное. Он показал свое мужество, так называемое «достоинство под давлением», как его охарактеризовал Хемингуэй. Впрочем, будущий выпуск 58-го не устроил ему бурных оваций.

Хотя что-то мне подсказывает, когда мы станем старше и наберемся опыта, мы устыдимся того, что сегодня не признали аплодисментами мужество Пьюзи.

– Куда это ты направился, Гилберт?

– А сам как думаешь, Д. Д.? На завтрак, куда ж еще.

– Сегодня?

– А что такого?

– Да ладно, Гилберт, тебе ли не знать. Сегодня ведь Йом-Кипур.

– И что?

– Ты разве не знаешь, что это?

– Естественно, знаю – День искупления у евреев.

– Гилберт, сегодня тебе нужно соблюдать пост, – упрекнул его сосед. – Говоришь так, как будто ты не еврей.

– Ну, Д. Д., вообще-то, я и вправду не еврей.

– Не вешай мне лапшу на уши. Ты – еврей, как и я.

– И какие же основания позволяют тебе сделать столь категоричное заявление? – весело спросил Джейсон.

– Ну, для начала, если ты не заметил, в Гарварде евреев всегда заселяют вместе. Думаешь, почему я стал твоим соседом?

– Хотелось бы мне это знать, – пошутил Джейсон.

– Нет, ты что? Действительно отрицаешь свою принадлежность к еврейской вере? – продолжал стоять на своем Д. Д.

– Слушай, я знаю, что мой дед был евреем. Но что касается веры, мы являемся приверженцами унитарной церкви.

– Это ничего не значит, – отмахнулся Д. Д. – Будь Гитлер жив, он все равно счел бы тебя евреем.

– Знаешь, Дэвид, – невозмутимо ответил Джейсон, – если ты не в курсе, то этот ублюдок уже несколько лет как умер. Кроме того, мы в Америке. Ты ведь помнишь тот отрывок из Билля о правах про свободу вероисповедания? Так вот, внук еврея может в том числе и завтракать на Йом-Кипуре.

Но так просто сдаваться Д. Д. не собирался.

– Гилберт, тебе стоит почитать работу Жан-Поля Сартра о еврейской идентификации. Это поможет решить твою проблему.

– Честно говоря, я и не знал, что у меня есть какая-то проблема.

– Сартр пишет, что ты еврей, если тебя считают таковым. А это значит, Гилберт, что ты можешь быть светловолосым, есть бекон на Йом-Кипуре, одеваться как выпускник престижной школы или играть в сквош – ничего это не меняет. Тебя все равно будут считать евреем.

– Пока что единственный, кто достает меня разговорами на данную тему, – это ты, друг мой.

И все же в душе Джейсон знал, что это не совсем правда. Как насчет проблем с приемом в Йель, а?

– Ладно, – подвел итог Д. Д., застегивая пальто, – если хочешь и дальше обманывать самого себя – твое право. Но рано или поздно ты все поймешь. – И на прощание с сарказмом добавил: – Приятного аппетита.

– Спасибо-спасибо, – весело поблагодарил Джейсон, – и не забудь там помолиться за меня.

Старик с удовольствием оглядел «винноцветное море» студентов в бордовой форме, благоговейно ожидающих его комментариев по поводу решения Одиссея отправиться домой после десяти напряженных лет столкновений с женщинами, чудовищами и чудовищными женщинами.