Джейсон принял душ, надел чистую вельветовую куртку фирмы «Хаспел», перекусил в кафетерии на Гарвардской площади, а потом направился к Рэдклиффу, чтобы посмотреть на первокурсниц.

На следующее утро его поджидала очередная записка:

«Пошел регистрироваться. Если позвонит моя мама, скажи, что я вчера хорошо поужинал. Спасибо».

Джейсон скомкал бумажку с «уведомлением» и тоже отправился на регистрацию – очередь у Мемориального зала уже терялась где-то за углом здания.

Несмотря на похвальное намерение неуловимого Д. Д. занять очередь на регистрацию первокурсников пораньше, первым он точно не стал. Потому что, как только часы пробили девять и распахнулись массивные двери Мемориального зала, внутрь вошел Теодор Ламброс.

Тремя минутами ранее Тед покинул свой дом на Прескотт-стрит и прибыл сюда с целью оставить небольшой, но глубокий след в истории старейшего университета Америки.

Он был уверен, что перед ним – врата рая.

Отец Эндрю Элиота вез его из Мэна на старомодном семейном «универсале», багажник которого был забит чемоданами с твидовыми и шерстяными пиджаками, белыми туфлями-дерби, мокасинами, шелковыми галстуками в полоску и запасом классических сорочек на весь семестр. В общем, со всей школьной одеждой Эндрю.

По обыкновению, отец с сыном почти не разговаривали. Уже несколько столетий Элиоты проходили через этот обряд, так что беседы тут были ни к чему.

Они припарковались у ближайших к Массачусетс-холлу ворот (это общежитие когда-то предоставляли солдатам армии Джорджа Вашингтона). Эндрю побежал через Гарвард-ярд к Уиг G‑21, в надежде завербовать кого-нибудь из своих бывших однокашников на переноску своих шмоток. Затем, когда они потащили его тяжеленный багаж, он неожиданно остался наедине с отцом. Мистер Элиот воспользовался случаем, чтобы дать ему житейский совет.

– Сынок, – начал он, – я был бы тебе весьма благодарен, если ты сделаешь все, чтобы не вылететь отсюда. И хотя в нашей великой стране есть немало хороших университетов, Гарвард у нас только один.

Эндрю с благодарностью принял родительское напутствие, пожал отцу руку и побежал к общежитию. Двое парней, его соседи по комнате, уже решили помочь ему распаковывать вещи. Точнее – привезенную им выпивку, чтобы отметить встречу после целого лета кутежа в Европе, – ну, по крайней мере, так оно было по их рассказам.

– Эй, ребята! – запротестовал он. – Могли хотя бы спросить. И нам, кстати, надо зарегистрироваться.

– Да ладно тебе, Элиот, – сказал Дики Ньюэлл, делая еще один большой глоток. – Мы только что проходили мимо – там очередь на всю улицу.

– Точняк, – подтвердил Майкл Уигглсворт, – новички жаждут побыстрее отметиться. А как нам всем прекрасно известно, не проворным достается успешный бег[18].

– Думаю, в Гарварде как раз наоборот, – тактично заметил Эндрю. – Впрочем, напившихся вдрабадан это не касается. Как хотите, а я пошел регистрироваться.

– Так и знал, – осклабился Ньюэлл. – Старина Элиот, дружище, у тебя все задатки первоклассного зануды.

Шуточки этих зазнаек никак не подействовали на Эндрю – он был тверд в своем решении.

– Все, я пошел, ребята.

– Иди-иди, – вальяжно помахал ему на прощание Ньюэлл. – Если поспешишь, мы оставим тебе немного Хейга[19]. Кстати, а остальные бутылки где?

Вот как Эндрю Элиот, пройдя через Гарвард-ярд, чтобы присоединиться к длинной змейке людей в очереди, связал свою жизнь с разношерстной публикой будущего выпуска 1958 года.